Последний вираж штрафбата

— Василий Иосифович сейчас приедет… Сильно не в духе… Уже успел с утра посадить под домашний арест полковника Петухова… Где-то на границе с Афганистаном… говорят, две машины уже потеряли… Местное командование не справляется… Телеграммы шлют на имя самого… подкрепления просят… Сам «Хозяин» взял на контроль…

Минут через десять раздался свисток паровоза, и поезд плавно двинулся с места, быстро набирая ход. Скоро он уже мчался, громыхая колесами на стрелках. Расположившегося верхом на унитазе «наездника» сильно мотало из стороны в сторону, словно на необъезженном степном скакуне, тогда как остальные члены особой комиссии Главкомата расположились на мягких диванах. Они могли читать в пути, облокотившись на удобную высокую спинку или задумчиво смотреть в окно.

Борису же сквозь матовое оконце ватерклозета ни черта видно не было. В пути обитателей купе обслуживали проводники, которые по первому желанию пассажиров приносили им чай, кофе, коньячок. Через проводника можно было заказать из вагона-ресторана горячий наваристый бараний суп или украинский борщ, котлеты по-киевски, пельмени. И все с пылу с жару. Борис же утолял жажду водой из крана и перебивал голод случайно обнаруженной при себе конфеткой, которая провалилась за подкладку брюк и только потому не досталась сыну Светланы или его двоюродной сестричке.

Впрочем, привыкший к спартанским условиям бывший штрафник не жаловался и не завидовал тем, кто ехал с комфортом. Главное — не быть разоблаченным до конечной точки пути, иначе ссадят на каком-нибудь затерянном в лесах полустанке. А на попутках курьерский поезд ни за что не догнать…

Под однообразный стук колес Борис вспомнил, как мальчишкой его часто со страшной силой начинало тянуть в дорогу, особенно когда после зимней спячки оживала природа, на лесных проталинах появлялись подснежники, весело бежали ручьи, птичьи трели радостно возвещали о приходе весны. Юная душа начинала требовать перемен, новых впечатлений. Несколько раз милиция снимала беглеца с идущих в южном направлении поездов и возвращала его домой…

Вспомнил Борис и о своем, теперь уже ставшем легендарным, побеге на фронт. Случилось это весной 1942 года. Нефедов тогда работал испытателем на авиационном заводе в Горьком. В ответ на свои рапорты с просьбой отправить его на фронт он почти целый год получал лишь нагоняи от начальства. И тогда Борис решил бежать в действующую армию на самолете, который испытывал. На прощание он пролетел под мостом через Волгу и выполнил подряд три мертвых петли вокруг него, прежде чем зенитчики из охраны моста опомнились и открыли по нему огонь из счетверенного пулемета «Максим». Они явно боялись, что сумасшедший летчик может разрушить стратегически важный объект…

Вспоминая о своих прошлых «подвигах», Нефедов улыбался. Правда, это теперь, по прошествии десяти лет, история вызывала прилив светлой ностальгии и казалась забавной. А тогда время было предельно суровое и «дезертира», наоборот, запросто могли поставить к стенке, если бы за Нефедова не поручился перед самим Иосифом Виссарионовичем Сталиным командующий Третьей воздушной армии Михаил Громов — герой знаменитого беспосадочного перелета в Америку через Северный полюс.

Пока решалась его судьба, Борис с разрешения Громова начал вылетать на боевые задания в составе 157-го истребительного авиаполка. Командарм сказал «дезертиру» так: «Если бы ты с фронта удрал, тогда бы тебе доверия не было, а ты же на войну вырвался, добровольно отказавшись от „брони“.[30] Так что пока воюй, „Анархист!“»

Свою роль сыграло то обстоятельство, что пока решалась судьба «дезертира», Нефедов успел сбить 8 самолетов противника. И это только официально, без учета самолетов, подаренных молодым летчикам, и тех, что упали за линией фронта. А ведь после страшных потерь 1941 года дошло до того, что асами стали признаваться летчики, имевшие на счету всего пять сбитых гитлеровских самолетов.