Последний вагон

Физика мира, однако, не совсем утратила совесть. С перрона, насколько хватало взгляда, всюду царствовала ночь, и этот мир, несмотря на отсутствие людей, продолжал жить своей жизнью. Гроза близилась. Грохоча, ломалось небо, и уже не зарницы, а зигзаги молний вспарывали тьму как раз там, где по ту сторону здания вокзала, светило беззаботное солнце. Хлестким порывом ветра качнуло лампу в эмалированном сомбреро, свет у входа встряхнуло, закидало из стороны в сторону. Огнем сумасшествия вдруг вспыхнуло небо, всколыхнулось, заворчало и вслед шарахнуло, как из пушки, где-то совсем рядом. И тотчас крупные капли ударили по крыше, по асфальту. Ливень шагал широко и шумно. В пять прыжков я достиг входа, но все равно успел изрядно промокнуть. Чертыхаясь, ввалился в зал ожидания и с удивлением обнаружил, что обе створки двери на дневную сторону распахнуты настежь, а сквозь оконные рамы, прежде залитые угольной черной, проникает и ластится на мозаичном полу, мягкий свет.

На улице, у самого входа в здание вокзала, на деревянной табуретке сидел седовласый морщинистый старичок. Щупленький, небольшого росточка. Фуражка с железнодорожной кокардой, синий выцветший френч, галифе в тон, и кирзовые сапоги, надраенные до блеска. Старик нежился под низким вечерним солнышком и жевал во рту мундштук папироски. Картина эта предстала передо мной столь ясно и обыденно, что ни страха, ни каких-либо колебаний в моей душе не зародила. Продолжая отряхивать с одежды воду, я подошел к старику, поздоровался. Тот, прищурившись от папиросного дыма, окинул меня безразличным взглядом и сказал, ухмыляясь:

– Кто это тебя, мил человек, водой-то окатил?

– Так ведь ливень… – было начал я, но осекся, обнаружив, что на дневной стороне ни облачка. – Там, – неопределенно манул я рукой, чтобы хоть как-то выкрутиться.

Старик посмотрел на меня сурово, приподнялся со своего табурета, выглянул сквозь зал ожидания на противоположную сторону вокзала. Хмыкнул, уселся снова.

– Что-то не похоже, – заключил он.

Я тоже взглянул на ночную сторону вокзала и нашел там такой же томный вечер, в коем прибывал теперь вместе со стариком. Громыхающая ночь сгинула, улетучилась, будто ее там никогда и не было.

– Ну, так уж вышло, – виновато пожал я плечами, не зная, как еще обосновать промокшую свою одежду.

– Дачник, что ли? – спросил старик.

– В город мне надо, – проигнорировав вопрос, заявил я.

– Так это, закрыт вокзал. Уже месяц, как закрыт, – сообщил старик. – Такую махину под полную и безоговорочную ликвидацию определили! И не жалко им! Заразы, чтоб им пусто было! Сортировочная тут теперь будет. А в город, это тебе на автобус надо топать… Хотя, какой теперь автобус? Завтра автобус. Первый рейс в семь десять, остановка во-о-он там, – старик вытянул перед собой руку. – А коли невтерпеж, то на трассу ступай, попутку лови, и бог тебе в помощь.

– А что это за место? Как называется? – переборов нерешительность, спросил я.

– Ты что, – удивился старик, – с Луны упал?

– Вроде того, – театрально утерев нос тыльной стороной ладони, ответил я.

– Савино это, – объявил старик, вставая с табуретки и одергивая френч. – А теперь ответствуй как на духу, кто такой и зачем явился! – тут же грозно потребовал он. – Не то позвоню, куда следует! Приедут живо, заарестуют, а там разберутся, кто ты есть на самом деле!

Влипать в новую историю я решительно не хотел, потому сходу, из скудной информации, полученной от самого старика, соорудил для него же историю. Сказал, что, мол, был на даче у знакомых. Что привозили нас туда на машине, что ссора там вышла по пустяку, что махнул на все рукой и решил вернуться в город да заблудился, что поплутал от души окрест, пока не вышел на станцию без названия.

Услышав в моем рассказе, что у станции нет названия, старик почему-то сразу проникся доверием.

– Буквы с фасада сняли, – вздохнул он. – Все, подчистую. В музей, сказали, свезут. Только не верю я им. Буквы-то из чистого цинка! Сдали, небось, во втормет, хозрасчетники окаянные. А тебя, выходит, баба твоя водой окотила? – усмехнулся старик. – Так бы сразу и сказал! Бабы, холера их подери, то еще племя! Нюрушка моя, царствие ей небесное, тоже любительница этого дела была. А послед еще и ведром в меня запускала. А я тебя за шпиона принял! Ты уж не серчай на старика. Пойдем, что ли, чаем напою. Ты в своем городе такого чая отродясь не пробовал! Со зверобоем, с тимьяном, с душицею!

Старик, заметив мою нерешительность, тут же заявил, что возражений не примет, и потянул меня за рукав в здание вокзала. И тотчас «завел шарманку» про скуку и одиночество, про то, как на старости лет из простого бухгалтера его в начальника станции произвели. Да только станцию эту почти все пассажирские поезда давно другой веткой обходят, а товарняки сквозь нее пролетают, не сбавляя скорости.