Последний в очереди

Я носился по номеру как угорелый – у крыльца моего неважного отелишки меня ждало такси в аэропорт. Ох, за что я «люблю» наших, так это за внезапность. Никто никогда не подготовит тебя, никто не расскажет тебя план действий, все подается на кончике ножа: еще час назад я был уверен, что я останусь в Нью-Йорке надолго, пока не соберу все артефакты, и вот на тебе, стоило увидеть французских мемов, и вот я уже несусь в отель, чтобы собрать мои несчастные шмотки в моем дешевом отеле, а оттуда – в аэропорт, а оттуда – в Париж! Ох, если бы я был юной инстаграммщицей *(*Экстремистская организация, запрещенная в РФ), как бы внутренне я пищал от радости, но я был солдат и я знал, что в Париже мне предстоит война. Война не на жизнь, а на смерть. Корона была неоспоримым преимуществом светлых над темными, артефактом, который, как они надеялись, мы не сможем собрать никогда. В самом своем страшном сне они не могли представить, что мы сумеем соединить все эти части. Наконец, я запихнул все в рюкзак, окинул взглядом номер, эх, я бы тут еще пожил, но я не дал чувству внезапно нахлынувшей грусти задушить меня, выключил свет, выскочил на лестницу. Оплату за последние оплаченные дни мне, конечно же, не вернули, а чего я хотел в стране победившего доллара? Денег у меня было не то чтобы много, и я, было, расстроился, что мне придется их добывать. Но когда я в такси открыл конверт, я обнаружил там пачку евро. Примерно недели на три хорошей жизни в Париже, и полтора месяца – плохой. О втором варианте мне думать не хотелось, меня могли поселить в самый отстойный бомжатный отель для воспитания и отрезвления от гордыни, которую, к своему стыду, я так и не изжил. Все, что я мог бы сделать в этом случае – это смириться. Потому что гордыня побеждается смирением. Если вас не преследуют скорби, беды и неприятности, значит, не так уж небо и любит вас. На второгодников на задней парте никто не обращает внимания, все учителя забили на них, стараются не замечать, опустили руки, не дают никаких заданий, ни на что не надеются, разочаровались в них и не вызывают к доске. В то же время любое неверное слово, сказанное отличником воспринимается как катастрофа. За его выступлением у доски со спертым дыханием следит весь класс и учитель в придачу, мечтая уловить хотя бы тень ошибки, чтобы поставить на место этого гордеца. Сказать ему, что он ничем не лучше всех остальных, и нечего быть таким умным и высовываться. Терпите. Небо любит вас, раз вас распинают за малейшую ошибку. Радуйтесь. Ибо вас хотят спасти. Любая боль, поношение, избиение, осуждение или порицание в бесконечность раз легче, чем то, что людям приходится переносить в аду. Радуйтесь, ибо за вашими ошибками следят и темные и светлые. Значит, вы своей праведностью успели досадить первым. Значит, своими грехами вы сильно огорчаете вторых. Лучше быть отличником под слежкой темных и светлых сил и с немедленными пенделями за самую малость, промелькнувшую дурацкую мысль, самую тень греха, чем двоечником – грешником, уверенно и весело спускающимся в ад. Не могу сказать, чтобы я был достаточно хорош или безгрешен, но даже за дурные мысли мне от судьбы прилетало будь здоров. Что уж говорить про слова. Стоило мне усмехнуться ( не посмеяться!! Просто усмехнуться!! чуть-чуть! чуток!) от того, что какой-нибудь клерк при мне проливал кофе на белую рубашку, как тут же я проливал кофе на свою. Хотя ничего не предвещало, и вообще, я крепко обычно держу свою кружку и никогда. никогда. никогда не проливаю на себя кофе. Мирозданию было по фиг. Мироздание работает по графику: «Согрешил – расплатись». «Утром деньги, вечером стулья. Вечером деньги, утром стулья»(с). График жесткий, не советую сомневаться в моих словах и испытывать это на себе. Ноу, ноу, ноу. Наконец, я приехал в международный аэропорт Кеннеди и даже успешно прошел контроль. Такое ощущение, что пограничники и проверяющие меня попросту не видели, двигались как сонные мухи, как под гипнозом или внушением. Наши поработали. Хм, странно. Неужели в Париже меня ждала засада? По прилету тоже ,наверное, будет так же. Наши ребята обеспечивали безопасность, я распрямил плечи и впрямь стал чувствовать себя агентом КГБ. Хотя странно, могли бы открыть портал и не мучиться. Почему решили прибегнуть к полумерам? Значит, ситуация сложнее уровня «А», но не доходит до уровня «Б». Что то среднее между. Типа, опасненько, но не настолько, чтобы «свистать всех наверх» и вызывать подкрепление. Так, киданём ему охрану в аэропорту, посмотрим, че там, как там. Ну норм. Смирение – наше все. Выдержать бы еще клоповник, в который меня поселят. Возможно, еще и с тараканами. Я знаю наших – они любят прикалываться. Эх. Не то, чтобы я брезглив, но, наверное, есть маленько, раз высшие меня за это троллят этими дурацкими отелями. Знали бы вы, где я жил по всему миру, где я не жил. Но что делать, задание то выполнять надо. Я солдат, солдаты не жалуются на привале, расстилают шинель и все. Им некогда жаловаться, они знают, что чуть рассвет – и снова в бой. Эх. Нельзя нам роптать на судьбу, а тем паче на небо. Не для этого мы сделаны. Знать бы еще, что я должен сделать в Париже. Вот это меня совсем угнетало. Ни одной мысли, ничегошеньки, что я должен сделать, куда бежать, с кем договариваться, у кого брать эти артефакты – об одной мысли об этом моя бедная голова кружилась. Не может же быть, чтобы они запихнули это снова в музей? Слишком много совпадений, так просто ничего не бывает. Я не был идиотом, я хотел понять полностью этот кроссворд. Мда, задачка была не из легких, учитывая то, что я совсем не знал город. В этот же момент, не успел я пожаловаться, неоновая карта Парижа появилась перед моими глазами и вошла в мой мозг. Наши ребята действовали ультра- быстро. Объявили посадку на мой рейс и я облегченно поставил дорогие духи обратно на полку дьюти фри – намозолил я глаза тут всем продавщицам, пока, задумавшись, полчаса вертел ее в руке. Надо избавляться от привычки погружаться в наши дела на виду у простых людей – это вызывает слишком много подозрения и вопросов. Самолет взлетал, я смотрел в черную синь иллюминатора – ночь вступала в свои права. А я так ничего и не понял про Париж. Я так ничего и не по…. Я так ничего…Я…Я не понял, как меня вырубило так, что я даже не успел прочитать молитвы перед сном- это плохой, очень плохой знак для светлых, никогда так не делайте, но оттого, что я был в потоке, и очень переживал за исход общего дела, я так и не почувствовал, что меня кто то сожрал. В общем-то, как ни странно, не сожрали. Проснулся я ровно в тот момент, когда шасси американского самолета мягко коснулись французской земли, я бы сказал, что это был непринужденный акт любви, как поцелуй, нежное прикосновение, все из рода «Voulez-vous coucher avec moi?», ведь это так естественно в Париже? Несомненно, так же, как Нью –Йорк борется со сребролюбием и жаждой наживы, этот город борется с блудом. У каждого города есть свой главный грех, ну, или парочка таких, неплохо бы людям знать о них, прежде чем принимать решение о переезде на ПМЖ. Хотя, в принципе, любой грех может вас догнать где угодно, было бы у темных это желание. А к отличникам они всегда неровно дышат, ведь двоечники уже находятся в их власти и бодро маршируют в ад. Я попал в отель три звезды на окраине города, этажей двадцать, не меньше, номер маленький, с нарисованными полками и закрытыми окнами. К нему нужно было попадать через рынок, на котором в первый же день я увидел Смотрителей. Это ребята, которые маршируют из века в век, одни и те же, собственно, души. Воплощаются и перевоплощаются в одних и тех же. Относятся к светлым, но смотрят исключительно за исполнением Закона. То есть, если вы будете тонуть в рамках Указаний Закона, они вас не спасут. Внимательно посмотрят, как вы тонете, и поставят галочку напротив вашей фамилии. Новообращенные светлые их не любили, старожилы относились с пониманием. Смотрители были одинаково строги к светлым и темным и всегда предостерегали и тех и других от превышений по Закону. Они не воюют, они следят. То есть, их задача наблюдать и докладывать кому нужно. Мой чемоданчик звонко подпрыгивал на мусоре рынка, когда я увидел одного из них. Тот понимающе усмехнулся. Должно быть, они уже обсудили, как небо издевается надо мной, когда я постоянно селюсь в дрянных отелях. Я пожал плечами и сгорбился – всегда стыдно за мелкие косяки и недостатки, плохими отелями уже не первый год убирали мою брезгливость, а она никак не хотела уходить. Отель на самом деле был не плохой. Не высший класс, разумеется, но я же не темный, чтобы кайфовать от шикарных апартаментов. Они продали за это свои души, вот почему они так придирчивы к персоналу и так визгливы, когда их что-то не устраивает в своих пятизвездочных отелях: наверное, начинает доходить, что к чему, что сделка оказалась несправедливой – продать душу ради этого дерьмового пятизвездочного барахла было крайне опрометчиво. Я же моей души не продавал, был свободен, на моей шее не болталась цепь от беса – надсмотрщика, надо мной только летал мой ангел –хранитель, изредка смешно щекоча мои уши своими белыми крыльями. Ох, у этих ангелов свои приколы. Я разложил свои шмоточки по ящикам (нашел один ненарисованный шкаф), понюхал зачем то маленькие бесплатные отельные бутылёчки с шампунем и гелем для душа. Вкусно пахнет, надо будет увезти. Нет, я не был этим сумасшедшим постояльцем – клептоманом, что увозит отельные халаты и полотенца, но вот от шампуней и прочей дребедени я был не в силах отказаться. Это было выше моих сил – советские привычки, впитанные с молоком матери – если тебе дают что-то бесплатное, надо брать. Это было в крови у моего народа, а я ничем не отличался от обычных людей, во мне текла та же кровь, тело мое состояло из мяса и костей, я не был ничем лучше. Вот только я помнил, что по финалочке придется дать ответ за все, и это знание вызывало во мне мороз по коже даже в юном возрасте, а что будет к концу жизни…Все таки, «не может человек спасти сам себя, но Богу все возможно». Я надеялся на милость Его, а больше мне не на что было надеяться.