Последний удар

— Хочешь драться? — звенящим голосом произнесла Расти.

И к ужасу Эллери, Эллен и Джона, обе девушки, сжав кулаки, бросились друг на друга. Конюшня сразу же наполнилась шарканьем ног, не подобающим для леди пыхтением, криками сквозь стиснутые зубы и топотом встревоженных лошадей.

— Стоять! — крикнула Эллен, борясь со своей кобылой.

— Новые осложнения! — рявкнул Эллери, сражаясь с мерином.

Им пришлось одновременно успокаивать лошадей и с помощью Джона разнимать рассвирепевших женщин. Расти и Валентина с плачем разбежались в разные стороны, а Джон помчался за Расти, громко отпустив словечко елизаветинского происхождения[66].

— Как будто их и без того не было достаточно, — закончил Эллери свою мысль, когда они выходили из конюшни.

Эллен тоже заплакала, и руки Эллери — в буквальном смысле слова — оказались слишком заняты, чтобы он мог продолжать думать о Расти и Джоне, Расти и Мариусе, Джоне и Валентине, а тем более о Валентине и Мариусе.

* * *

В качестве хозяйки дома дяди Эллен планировала традиционную новогоднюю вечеринку с маскарадными костюмами, шампанским, воздушными шарами, хлопушками, шутовскими колпаками, гирляндами из гофрированной бумаги и конфетти.

Но теперь она все отменила.

— Мы не можем веселиться как ни в чем не бывало, дядя Артур, — заявила она, — когда эти каникулы обернулись таким кошмаром. Это было бы фарсом.

— Хуже, — сказал Эллери. — Завтра в шесть утра все бы рухнуло с большим грохотом, чем тот, которым приветствует «сосунков» Тексас Гуинан[67].

— Согласен, — вздохнул Крейг. Эллен настояла на том, чтобы рассказать ему о потасовке в конюшне. Он слушал с покорностью человека, которого больше ничто не может удивить. — Как ты считаешь, дорогая... Господи, что же будет дальше?

— Почему бы этому... этому полисмену не позволить нам разъехаться? — воскликнула Эллен.

В последний день года произошла еще одна неприятность. Лейтенант Луриа без предупреждения явился перед ленчем явно с единственной целью напомнить всем о домашнем аресте. По мрачному виду лейтенанта Эллери догадался об отсутствии прогресса в установлении личности покойника. У Луриа вышли крупный разговор с Пейном, который обнаруживал все большую строптивость, а также истеричная сцена с Вэл Уоррен, для которой каникулы превратились в тяжкое испытание. После ухода лейтенанта все оставалось по-прежнему, если не хуже.

Словно из духа противоречия, Валентина спустилась к обеду в полном боевом облачении — длинном вечернем платье из шифона цвета зеленого яблока с несколькими ярусами оборок и бархатном жакете, который она тут же вручила угрюмому Джону. На ее левой руке была белая глянцевая перчатка с шестнадцатью пуговицами, а другую перчатку она держала в правой руке вместе с французской вечерней сумочкой из зеленого шелка, расшитой кораллами и жемчугом. На ногах у нее были зеленые туфли-лодочки на трехдюймовых каблуках-шпильках, благодаря которым она возвышалась над Расти, как сказочная королева.

Расти была в бешенстве. Она также проигнорировала измененную Эллен повестку дня и спустилась в полных доспехах. На ней был вечерний ансамбль из гладкого крепа с жакетом до колен, отороченным по рукавам белым рысьим мехом. Длинный неровный подол юбки создавал театральный эффект. Единственной бедой было то, что наряд Расти, по какому-то дьявольскому совпадению, также имел цвет зеленого яблока.

За обедом Вэл и Расти сидели напротив друг друга, сердито сверкая глазами. Эллен в простом платье от Пуаре из красно-желтой шерсти с огуречным рисунком выглядела откровенно жалко.

Послеобеденная интерлюдия проходила еще мрачнее. Лейтенант Луриа предоставил сержанту Дивоу свободный вечер для празднования Нового года, а его сменщик, тощий крутой полисмен с выпученными глазами и плоским носом, бесшумно появлялся каждые пятнадцать минут, словно ожидая застигнуть их в момент изготовления бомбы. При виде его миссис Браун каждый раз громко икала.