Последний триумф Вермахта. Харьковский «котел»

Сдали Барвенково. Кольцо окружения сжималось все сильней и сильней. Повсюду валялись немецкие листовки, призывающие сдаваться в плен. Сначала — собирали и жгли, а затем махнули рукой — их было слишком много, а самолеты противника все сыпали и сыпали новые. Войска становились неуправляемыми. Штаб Шестой армии метался с одного места на другое, в поведении штабных командиров появились нервозность, суета, страх перед неотвратимой бедой. В центр „котла“ отходили разрозненные, полуразбитые остатки дивизий с переполненными полевыми госпиталями и другими тыловыми службами. Кругом царила паника. Эфир был забит множеством радиостанций врага, и мне с большим трудом удавалось найти нужные позывные…

В те майские дни я был свидетелем огромной и необъяснимой трагедии. Своими глазами видел гибель множества людей, сотни валявшихся трупов, разлагавшихся на жарком украинском солнце. Видел, как с бреющего полета немецкие „асы“ расстреливали казачью конницу, которой некуда было деваться в открытой степи. Трупы лошадей лежали вместе с убитыми казаками…

Из штаба 6-й армии меня не отпустили, хотя мое присутствие там, как делегата связи от „катюш“, уже не имело никакого значения…

Неожиданно мне поручили выехать на связь в штаб 337-й стрелковой дивизии, о местонахождении которой в штабе армии имели смутное представление. Поручение я понял, но где и каким образом искать в общем хаосе штаб дивизии, для меня было непонятно. Ориентировочно мне показали на карте, где могла находиться „пропажа“, с которой уже два дня не было связи…

И все же, ближе к полудню, мне посчастливилось найти штаб 337-й. Дивизия, отступая, вела упорнейшие бои в районе Лозовой [390]. Командир дивизии, немолодой полковник, стоял в окопе, облокотившись на бруствер, и смотрел в бинокль на противоположную сторону морщинистого крутояра, где рвались мины и двигались маленькие человеческие фигурки. Оттуда доносилась стрельба из винтовок и автоматов, которая то усиливалась, то стихала, эхом отзываясь в глубоком овраге. Шел бой».

Примерно 23–24 мая 337-я сд пошла на прорыв, и Небольсину удалось выйти из окружения. Согласно картам из альбома Дэвида Гланца до 22 мая 337-я сд в активных боях не участвовала. Она располагалась фронтом на север, по южному берегу Северского Донца, в районе населенных пунктов Меловая, Глазуновка, Червонная Гусаровка. На противоположном берегу Северского Донца находилась 44-я пехотная дивизия.

22 мая в тыл 337-й сд, по ее западному крылу, ударила подошедшая с юга 16-я танковая дивизия («…боевые группы фон Витцлебена и Зикениуса нанесли удар от высоты 199 на север к Глазуновке, в самую середину передовой линии противника, которая все еще была направлена на север…»). Одновременно, тоже с юга, в тыл 337-й сд, по ее восточному крылу, ударила 14-я танковая дивизия. Одновременно, только уже с севера, по западному флангу этой многострадальной сд ударила 3-я танковая, а по восточному — 44-я пехотная дивизии. Три танковые и одна пехотная — этого было слишком много для одной стрелковой… Очевидно, именно в это время и была потеряна связь штаба 6-й армии с 337-й сд, на восстановление которой и отправился с радиостанцией Д. Небольсин.

Попав под тяжелый удар противника, 337-я дивизия была расчленена на части и окружена. Очевидно, из окружения смогли выйти наиболее близкие к «Большой земле» части восточного фланга дивизии. Поскольку Небольсин пишет о выходе в расположение советской танковой части, то мы, исходя из дислокации этих частей по Гланцу, можем предположить, что это была 114-я или 64-я танковая бригада из группы генерала Шерстюка, которая пыталась деблокировать окруженных.

Что же произошло дальше?

После быстрой проверки вышедших из окружения помыли в бане и переодели в пегие костюмы и плащ-палатки. Из них был сформирован сводный батальон особого назначения из пяти рот. Командиром пятой отдельной роты назначили Небольсина. Далее слово ему самому:

«Нашим ротам предстояло выполнить срочное и очень важное задание. Какое? Мы еще не знали.

Прошла еще одна короткая летняя ночь. На рассвете пятую роту подняли по тревоге. Погода резко изменилась, похолодало, не по-летнему низко бежали лохматые облака, которые то припускали сильный дождь, то моросили. Мы шли налегке, кутаясь в новенькие плащ-палатки. Под ногами скользила и чавкала размокшая земля. Несли только оружие и противогазы, остальное нехитрое личное имущество: шинели, вещмешки и кое-что другое — увезли на автомашине. Куда и зачем идем: никто не знал, даже сопровождавший нас майор только пожимал плечами — сам, мол, ничего не знаю…

Отшагав километров пятнадцать, мы подошли к месту назначения. На поляне стояла парашютная вышка, а между деревьев, вытянувшись в ряд, раскинулись зеленые палатки, возле которых суетились люди в белых халатах…

На второй день, пройдя небольшой инструктаж, мы дважды прыгнули с вышки…

Прошло несколько дней. С утра до вечера шли непрерывные тренировки: стрельба, метание гранат, инструктажи и, конечно, прыжки с вышки…