Последний трюк

– Ты всегда настолько одержим убийством, когда голый? – спросила она, опуская свой футляр.

Не знаю, почему я взглянул вниз. Мне очень не хотелось этого делать.

– Неудивительно, что ты нравишься моей дочери, – произнесла Эмельда, вытаскивая из дерева стальные карты. – Она любит злющих, что правда, то правда.

Я схватил полотенце побольше. И свои порошки. Если кто-то смеётся над твоей наготой, это не значит, что он не собирается тебя убить.

– Могу я вам чем-нибудь помочь, мэм? – осведомился я.

Она подошла к нам, явно обеспокоенная рычанием Рейчиса, но не больше, чем моей наготой или взрывчатыми порошками. Когда белкокот начал к ней подкрадываться, Эмельда встретилась с ним взглядом и издала звук – нечто вроде хриплого свиста.

– Не тратьте на нас свою так называемую «маршальскую магию», – сказал я. – Мы с Рейчисом не…

Оглянувшись, я беспомощно наблюдал, как белкокот перестал скалить зубы, осел на задние лапы и жадно уставился на женщину.

– Такие холосенькие… как изумруды, – тихо пробормотал он, разбрызгивая крошки сдобного печенья по своей пушистой груди.

– Ты безнадёжен.

Эмельда рассмеялась, поставила футляр на табурет и открыла защёлки с одной стороны.

– Медленно, – предупредил я.

– Я не смогла бы тебя убить, даже если бы захотела, сынок. Маленькая Тори заставила совет согласиться не причинять тебе вреда по крайней мере в течение года.

– Вы простите, если я не поверю вам на слово?

Она отступила назад.

– Тогда иди и открой сам.

Понимая, что вполне могу подставиться, но не желая выглядеть ещё большим дураком, я опустился на колени и очень осторожно открыл футляр. Я довольно хорошо чувствую напряжение пружин и растяжек, но мои пальцы не смогли нащупать ничего плохого. Откинув крышку, я увидел нечто похожее на свёрнутую верёвку из древних плетёных нитей. К её концу была прикреплена рукоятка, обтянутая кожей с виду почти такой же старой.

– Вы принесли мне хлыст?

– Вообще-то он называется Бич, – поправила Эмельда. – Но – да. Это своего рода хлыст.

– И что мне с ним делать?

Эмельда сунула руку в футляр и вытащила Бич. От некоторых зачарованных предметов исходит ощущение тепла или холода, но в данном случае чувствовалось совсем другое. Не столько вибрация в воздухе, сколько неприятная тишина.

– Ты много знаешь о дароменской магии, Келлен?

– Только то, что вы ею не владеете.

Она рассмеялась.

– Что ж, полагаю, ты прав. Думаю, мы никогда не нуждались в магии благодаря нашей превосходящей военной мощи и куда более цивилизованным натурам. Но мы всегда хорошо умели коллекционировать вещи.

Скорее, воровать их. Музеи Дарома были полны памятниками культур завоёванных народов.

– В общем, мы никогда не были сильны в заклинаниях и тому подобном, но наши исследователи могут распознать обладающие силой предметы, когда их видят.

Она протянула мне Бич.

– А этот предмет, возможно, самый сильный артефакт на всём континенте.

Эмельда ждала, что я ещё о чём-нибудь спрошу, но я очень не люблю, когда меня водят за нос. Я внимательно осмотрел хлыст. Древний – мягко сказано. Казалось, его бахрома была сплетена из длинных тонких полосок высохшей древесной коры. Я сомневался, что удар такой штукой будет очень болезненным. С другой стороны, я не сомневался, что Эмельда хлопотала не ради розыгрыша.

– Это дерево, – заключил я, указывая на сплетённые полосы. – Кора дерева баоджара, верно? Такие деревья иногда растут в пустыне Берабеска.

– Зоркий глаз. А точнее?

«Что может быть точнее вида дерева? – удивился я. – Его конкретный подвид? Ареал? Нет, – понял я. – Она имеет в виду нечто другое».

– В Берабеске есть шесть разных священных книг, – сказал я, наблюдая за выражением глаз Эмельды, чтобы убедиться, что я на правильном пути. Но они ничего не выдали, но в такие моменты это само по себе подсказка. – Шесть разных кодексов, каждый из которых утверждает, что только один из шести ликов Бога – истинный.

– Если ты собираешься преподать мне урок теологии, сынок, я буду очень признательна, если сперва ты наденешь брюки.

Я не обратил внимания на насмешку.

– Шесть различных версий истории Берабеска объединяет одно – Бич Баоджары. Хлыст, сделанный из прядей первого дерева, которое Бог заставил вырасти в некогда самой пустынной в мире пустыне.

Рейчис подошёл и понюхал его.

– Воняет, как дохлый голокожий, – выругался и взял ещё одно сдобное печенье.

Он не ошибся насчёт запаха смерти. Если верить старинным рукописям Берабеска, в те древние времена народы пустыни ужаснулись силе своего Бога и сделали бич из его первого дерева, веря: лишь первое творение Бога способно причинить ему боль. Поэтому, пока Бог спал, они втайне содрали кору с первого дерева баоджара и сделали Бич.

Можно было бы подумать, что всезнающее, всемогущее божество просто-напросто, ну… Испепелило бы их, но ожидать от религии здравого смысла – всё равно что просить белкокота не воровать твои вещи, пока ты спишь.

– Вы действительно в это верите? – спросил я. – В оружие, способное заставить Бога вопить?

Эмельда пожала плечами.