Последний сон разума

Как и всегда, Айза нырнула первой, сильно оттолкнувшись от поверхности ногами. За ней, через секунду, набрав полные легкие воздуха, исчез с поверхности и Илья. Они плыли параллельно, наклонившись телами, словно подводные лодки, шли ко дну, которое располагалось где-то там, далеко внизу, его даже не было видно, несмотря на прозрачность воды. Так они плыли с минуту, выпуская ртами пузыри воздуха, а потом Илья стал показывать Айзе знаками, что пора возвращаться к поверхности, но она лишь улыбалась в ответ, желая во что бы то ни стало достичь водорослей… Еще через несколько секунд Илья стал беспокоиться, сбросил скорость и попытался схватить девушку за ногу, но она выскользнула и, толкнувшись еще более мощно, поплыла ко дну, темнеющему где-то совсем далеко. Илья закричал ей в ответ, что очень глубоко, что опасно! И в немоте, бесполезно выпустив из легких остатки воздуха, заколотил ногами, устремляясь наверх… Он вынырнул и, удерживаясь на поверхности, крутил головой на триста шестьдесят градусов, дабы скорее заметить Айзу и плыть к берегу. Но, черноволосая, она все не появлялась на поверхности, а он, уже испуганный страшным предчувствием, вновь нырнул, однако был уже совсем слаб от страха и, не проплыв даже четверти предыдущего расстояния, всплыл, будто пробка, и заколотил по воде руками, словно стараясь оттолкнуться от поверхности, как буревестник крыльями, и поискать Айзу с высоты. Но девушка не появлялась…

Еще бесчисленное количество раз Илья бросался камнем под воду; нашел в себе силы упасть до дна, где вода была холодной и безжизненной, и в одну из попыток ему вдруг показалось, что видит он свою возлюбленную, ее розовую пятку, и счастье на миг прибавило в легкие воздуха, так что он поплыл быстрее любой рыбы, но пятка оказалась лишь большой ракушкой-ропаном, отшлифованной водой до розового цвета. И тогда силы покинули Илью. Он не помнил, как всплыл, как добрался до берега, а оказавшись на белом песке, посмотрел на небо, потом в море, и завыл тоскливо, словно перед смертью:

— Айза-а-а!

Он простирал руки навстречу волнам и выл страшным голосом, как глухонемой, моля море вернуть ему девушку.

— Айза-а-а-уа-уа!

Слезы текли по его лицу дождевыми струями, пополняя море своей горькой солью.

Так он стоял и выл до самого вечера, а потом, шатаясь, поплелся в поселок, к дому, в котором жила его Айза…

Девушку искали неделю. Все лодки были спущены на воду, и все мужчины селения с утра до вечера прочесывали бухты и заливы в поисках утопленницы.

Илью с собой не брали. Он оставался на берегу и твердил женщинам селения, что Айза вовсе не утонула, что она превратилась в дельфина или в какую-нибудь другую рыбу и уплыла в самую глубину моря.

— Айза-а-а!!!

На подростка смотрели с состраданием, пока перламутровая волна на исходе седьмого дня поисков не вынесла на берег сатиновые штаны, принадлежавшие девушке, — их признал ее отец.

С расплющенным в драках носом, над которым страдали глаза-щелочки, с могучей шеей, по которой сновал вверх-вниз кадык, родитель стоял, широко расставив ноги, и держал штаны дочери так, словно на его кузнечных руках лежало тело самой Айзы. Вокруг печалились родственники, и все остальные жители утирали мокрые от слез щеки.

— Ай-за-а-а-а-а! — закричал Илья в последний раз, и так надрывен был этот крик, что голос подростка треснул на самой вершине и сорвался в неутешных рыданиях.

И тут произошло неожиданное. Отец Айзы сделал шаг вперед, из глаз его ушла печаль, оставив место злобе. Он передал вещь Айзы кому-то из женщин, шагнул еще раз и, протянув руку с указующим на Илью перстом, сказал:

— Он ее убил!

В народе ахнули.

— Он ее убил! — твердо повторил отец девушки. — Он ее изнасиловал!

— Совсем от горя обезумел, — проговорил кто-то из толпы.

— Если бы она сама утонула, то кто тогда снял с нее штаны? — вопрошал родитель, медленно приближаясь к Илье, который совершенно не понимал, что происходит. — Она накрепко подвязывала их ремешком! Они не могли сами!..

— И правда, — подтвердил кто-то в толпе. — Не морской же черт их стащил…

— Он преследовал ее по пятам! — добавила какая-то женщина с большими руками. — Прохода не давал!

— Он убил мою девочку! — с надрывом сказал отец. — Мою единственную девочку!

— Убийца! — прошипел старик с худой бороденкой и затряс ею, словно козлиной.

— Насильник! — донеслось с другой стороны.

— Да не мог он, — вступился отец Ильи, но его голоса никто не слышал, так как бацилла всеобщей уверенности уже заразила человеческое стадо, которое заволновалось в предчувствии самосуда, а кто-то из мужиков уже стал оттеснять отца Ильи из круга, в центре которого оказался одиночкой его сын, белый лицом, будто известкой натерся. Он еще не понимал, что его ожидает, а потому повторял тихонечко:

— Айза… Она превратилась в дельфина…