Последний сон разума

А Айза все глубже уходила под воду, все более мощными были ее гребки, и уже выпросталась из штанов рубашка, подол которой, казалось, плыл сам по себе, открывая кусок шоколадного живота с пулевым отверстием пупка, а хлопок на груди столь истончился от воды, столь прозрачными стали его нити, что розовый цвет восторжествовал над белым, и, лицезрея нежданные дары, Илья вновь отяжелел якорем, а когда настиг девушку почти перед самым дном, когда она улыбнулась ему, выпуская из красных губ пузырь воздуха, когда ее грудь словно в невесомости качнулась к поверхности, что-то оборвалось в животе Ильи, что-то случилось с его железным якорем непредвиденное, что заставило подростка в спешке повернуться к всплывающей Айзе спиной, задерживаясь на дне, пока живот сотрясали конвульсии, а с морской водой смешивался мрамор его страсти, его первой любви, оплодотворяя само могучее море, со всеми его обитателями в придачу.

Тогда он чуть было не утонул. Не хватило воздуха, чтобы всплыть. Лишь какое-то чудо спасло Илью и вынесло обессиленным на белый раскаленный песок, где он долго дышал, не понимая, что же все-таки с ним произошло, что оборвалось в нем там, на дне, отчего он сейчас смотрел на Айзу совсем другими глазами — не вожделеющими, а наполненными неизведанным чувством. Такое обычно приходит к взрослому мужчине, который выглядывает в женщине существо слабое, нуждающееся в нежности.

Айза лежала неподалеку. На сатин ее штанов, натянутый в согнутой коленке, и на хлопок измятой рубашки налип песок, и щека ее загорелая была в песке. И выгоревшая прядь на виске в песчинках… Илья видел еще и маленькую серебряную сережку, вставленную в ушко, прозрачное в солнечных лучах, так что было видно, как течет в нем и пульсирует кровь.

Да, он любил ее!..

Целую неделю они ходили купаться в одно и то же место, в одно и то же время. Айза так же стремительно бросалась в воду во всех одеждах, а он так же стремительно ее догонял, погружался в пучину за своей любовью подводным кораблем. Он любовался прекрасными очертаниями ее крепкого тела, уже более не тяжелея животом, уже привыкший к прелестной картинке и хранящий свой животворный мрамор до времени.

Отдыхая на берегу между своими заплывами, они почти не разговаривали, а лишь смотрели друг на друга широко раскрытыми глазами. Он видел ее вишневые губы с кончиком красного языка на белых зубах, а она его воспринимала целиком — скуластым, с раскосыми глазами, с торчащими ушами и сильными пальцами, которые когда-нибудь накрепко сожмут ее грудь…

От общих запретных фантазий, а может быть, от крепкого июльского солнца они распалялись до сведенных мышц и вновь бежали к морю, как к мудрому посреднику, удерживавшему их своей прохладой от преждевременного взросления. Тогда они стремились к далекому дну, с каждым разом заныривая все глубже…

А в одно из воскресений, когда влюбленные один раз уже ныряли к морскому дну, соревнуясь с рыбами, а затем лежали в мягком песке, лениво отщипывая от спелых гроздей винограда и обсасывая мясные сливовые косточки, когда их головы оказались чересчур близко, соприкоснувшись мокрыми волосами, а губы, липкие фруктовым ароматом, потянулись навстречу, когда они впервые стукнулись зубами в неумелом поцелуе, а рука Ильи скользнула по груди Айзы, наталкиваясь на вишневые косточки, когда тела сотрясло электричеством страсти, в небе внезапно прогремело пушечным выстрелом. Гром раскатился по всей округе, налетел порыв ветра и швырнул в глаза любовников горсть песка. Это заставило их отпрянуть друг от друга в неожиданном страхе, и они, кашляя, схватившись за глаза, побежали к морю, где бросились шальными головами в набегавшую волну и поплыли к горизонту, а достигнув его, с промытыми от песка глазами, оборотили свои лица к небу, которое было целиком свободно от туч, и откуда тогда взялся гром и шквальный ветер — ничего этого им не было понятно.