Последний солдат

Шатенка бойко рассматривает нас. В ее голубых глазках мелькает непонятное выражение. С интересом гляжу на девчушку. Так вот ты какая, Оля «Мы никому не нужны».

— Ну, вот и познакомились, — приветливо смотрю на подружек, — как вам конфеты, понравились?

— Очень, — застенчиво признается Валя, — я вообще «Каракум» очень, очень люблю. Так бы ела его и ела.

— А я «Мишку косолапого» обожаю, — признается Маша, — он такой вкусненький.

Девочка с каштановыми волосами молчит.

— А ты, Оля? — спрашивает ее Николаенко. — Неужели тебе ничего не понравилось?

— А мне все равно, — немного помолчав, отвечает малышка, с вызовом глядя на Аню.

Глаза подружек расширяются от изумления.

«Как все равно? Это же невероятно вкусные конфеты. Ты чего?» — читается на их личиках.

— Понятно, теперь мы будем знать, каких гостинцев вам принести в следующий раз. Маше — «Мишку косолапого», Вале — «Каракум», а Ольге — тоже каких-нибудь сладостей. Правда, ребята? — смотрю на одноклассников.

Волков улыбаясь кивает.

— Не надо, — вдруг высказывается Оля.

— Чего не надо? — не понимает Ваня.

— Сладостей мне не надо. Им, — указывает она на подружек, — носите, а я обойдусь.

— И чего же ты колючая такая? — интересуюсь у девочки.

Оля поджимает губки и резко отворачивается от меня, уставившись в окно. Не хочешь отвечать? Ну и не надо. Мне Маша все расскажет.

Тем временем встреча подходит к концу. Сэнсей и директор детдома с учителями поднимаются.

— Шелестов, — окликает меня Зорин, — все, собираемся.

— Маш, проводи меня, — прошу малявку. Она послушно встает, прижимая к груди зайца.

— Вы, ребят, идите, а я чуть позже подойду, мне нужно с Машей пообщаться, — обращаюсь к одноклассникам.

Ручеек детворы, сопровождающий воспитателей и Зорина с комиссарами, тянется на улицу.

Выходим во двор. Отвожу девочку в сторону.

— Леша, а ты ко мне не зайдешь? — спрашивает малышка.

— Сейчас уже нет, — отвечаю я, — мы ведь и в столовой прекрасно пообщались. Но я обязательно к тебе буквально на днях заеду. И все эти проблемы решу, как обещал. Тебя больше никто обижать не будет. Просто мне еще нужно прикинуть, как это все сделать правильно, чтобы никто никаких претензий к тебе не имел.

— Понимаю, — вздыхает девчушка, — а ты точно приедешь?

— Точно, точно, выше нос, красавица, — шутливо щелкаю малышку по носику, и она несмело улыбается. — Как же я могу свою новую сестренку бросить? Слушай, у меня есть к тебе несколько вопросов. Чего это Олька такая злобная?

— А ее уже два раза в детдом обратно возвращали, — кроха забавно хмурится. — Она старше меня на полтора года, но успела уже побывать в других семьях. Олька хорошая, просто это на нее все плохо повлияло. Один раз попала к приемным родителям в село, где ее работать заставляли, били и не кормили толком. Вот она и сбежала обратно сюда. Лучше, говорит, я здесь буду, чем на этих уродов пахать. Это еще в другом доме ребенка было, перед отправкой сюда. Этим людям слуга нужен был, только чтобы по дому батрачить. Олька рассказывала, что ей даже ни разу доброго слова не сказали, только работай и жри какие-то отбросы. Второй раз ее какая-то богатая тетечка удочерила. Два месяца там прожила. Кормили хорошо, но Оля говорит, что чувствовала себя игрушкой. Одевали в нарядные платьица, хвастались перед гостями и соседями, заставляли петь песенки и читать стишки. Сюсюкались как с младенцем. Фальшиво все было. Олька и взбунтовалась. Нагрубила «мамочке», а та ее обратно привезла. Визжала на весь детдом: «Ыы меня обманули, это не воспитанная девочка, а хамка и грубиянка, заберите ее обратно, видеть ее не хочу». Так Ирина Анатольевна матом эту тетеньку послала, а Ольку приняла обратно. Больше она никуда идти не хочет и, вообще, стала какая-то злая.

— Понятно, — вздыхаю я. — Маш, а что за белобрысый вместе с Сорокой сидел? Крепкий такой паренек лет семнадцати.

— Это Гордей, — выдает моя новая «сестренка», — Семен Гордеев. Он среди старших самый главный. Нас не обижает. Наоборот, Вальке вон замок на сандалии починил, когда он сломался. Он постоянно с Сорокой, Клизмой и Бидоном ходит. Они у нас всем заправляют. Сема пацанам говорит, что надо быть «правильным босяком и жить по понятиям».

«Еще один приверженец блатной романтики. Ну ничего, попробуем эту дурь из головы выбить, тем более что парнишка, как мне кажется, не безнадежный», — проносится в голове. Вспоминаю «пещерного человека», и назревает следующий вопрос.

— Маш, а о Бидоне что скажешь? — спрашиваю кроху.

— Бидоне? — переспрашивает малышка. — А это Толик Гудыма.

Девчушка замолкает.

— Ну говори, что же ты, — подталкиваю ее.

— Я его очень боюсь, — признается кроха, опустив глазки, — он страшный, просто ужас.

— И чем же он тебя так пугает? — улыбаюсь я.

— Только ты никому не говори. Обещаешь? — девочка с мольбой смотрит на меня.

— Маш, ты либо мне доверяешь, либо нет, решай сама. В любом случае я тебя не подставлю, — отвечаю «сестричке». — И то, что именно ты мне что-то рассказала, никто не узнает. Но я хочу знать, что собой представляет этот тип.

Малышка осторожно оглядывается по сторонам.