Последний приют призрака

Весь вечер и полночи подсушивали в печке сухари, собирали вещи – все самое теплое, в том числе кальсоны и нательные рубашки Василия Васильевича, – перешивали для Тамары его брюки, штопали его носки. Как ни странно, у Васильева, при его довольно высоком росте, нога была относительно небольшая – тридцать девятого размера. А Тамара носила тридцать семь с половиной. Так что совсем крепкие лыжные ботинки Ольгиного мужа, с двумя парами носков, пришлись почти впору. Какая удача, что все это еще не успели променять!

Работали почти молча, боясь обмолвиться даже словом лишним, чтобы не заплакать.

Но утром Саша, обнимая Тамару, сказал весело:

– Тамама, ты же скоро вернешься, да? Через недельку? А я буду хорошо себя вести, и за мной Ляля с Женей присмотрят.

– Присмотрим, не волнуйся, – важно ответила Женя, и Ольга с Тамарой волей-неволей рассмеялись.

Сбор был назначен в восемь утра на площади Горького. Подстанция, где работала Ольга, находилась совсем рядом, и подруги пошли вместе. Однако машины, которые должны были везти мобилизованных на строительство, задерживались, и Ольге пришлось уйти, чтобы не опоздать на службу. Она то и дело оглядывалась и махала Тамаре, которая потерянно стояла на обочине: с самодельным, туго набитым «сидором» за плечами, в мужских штанах, великоватой ей телогрейке, ушанке и неуклюжих ботинках. Как ни странно, в этой нелепой одежде она выглядела невероятно красивой – даже, может быть, еще красивей, чем раньше! Красивой и такой беззащитной…

Ольга вспомнила, как Тамара, взглянув на себя в зеркало перед уходом, пробормотала в отчаянной попытке казаться веселой:

– Судьба играет человеком, она изменчива всегда… Вот уж воистину!

«Судьба играет человеком…» – повторила Ольга мысленно. Ох, как играет ими судьба, как безжалостно играет! И никто не знает, куда заведет их эта игра.

Федор Федорович с утра напомнил о том, что его жена вполне может прийти посидеть с детьми, однако Ольга нагло соврала в ответ, что с ними осталась соседка тетя Груня.

– Понимаю, – не без печали кивнул Федор Федорович. – Супруга моя, конечно, не подарок…

Жену старого доктора Ольга знала. Сказать, что Раиса Моисеевна – «особа нервозная» и «не подарок», значило ничего не сказать. Через слово она срывалась на полуистерический крик. После гибели единственного сына бедняжка, похоже, немного повредилась в уме, и, хотя Ольга ей очень сочувствовала, она все же не решилась бы оставить с ней детей. Кроме того, Раиса Моисеевна была ужасающей неряхой, и как ее терпит рядом с собой этот удивительный чистюля, старый доктор, понять было трудно. Может быть, из жалости… С другой стороны, жизнь вместе прожили, куда уж теперь друг от друга деваться? Небось и не смогут теперь в одиночку-то!

«Хочу, чтобы Васенька вернулся! – вдруг страстно подумала Ольга. – Хочу, чтобы кончилась война, чтобы мы прожили вместе жизнь, ужасно надоели друг дружке, но чтобы все равно не могли в одиночку!»

А тетя Груня и в самом деле обещала забегать и присматривать за Сашей и Женей, однако проводить с ними весь день не могла. Слишком слаба стала здоровьем после того, как получила разом две похоронки: на мужа и старшего сына. Хотя можно было не беспокоиться: ребятишек она накормит обязательно. Тетя Груня жила теперь тем, что жарила картофельные и капустные котлеты, варила щи в огромной кастрюле, потом все это хозяйство громоздила на тачку и продавала неподалеку от дома, прямо на углу, рядом с типографией газеты «Горьковская коммуна». Огород у тети Груни был немаленький: летом она в нем горбатилась с утра до вечера, а теперь он ее кормил. Рабочие в перерыв расхватывали ее стряпню чуть не в драку, потому что по талонам в типографской столовой кормили скудно и до того невкусно, что даже с голоду не проглотишь. Тетя Груня хвасталась, что ее зовут поварихой в типографскую столовую и, очень может быть, она подумает – и согласится. Когда всем своим расторгуется!

Весь день Ольга нервничала, дергалась на работе, надеясь урвать время и сбегать домой, проведать детей, однако ничего не получилось: персонала опять не хватало. Три медсестрички ушли добровольно на фронт, и Федор Федорович с извиняющимся видом сообщил, что ей, Ольге, придется срочно обучиться и поработать сестрой – может быть, временно, а может быть, и нет.

Вечером дети встретили Ольгу буквально ошалевшими от одиночества и сиденья взаперти, так что пришлось их выпустить во двор, словно щенят на вечернюю прогулку.

«Нет, надо что-то делать! – подумала она в смятении, устало разогревая суп, оставленный тетей Груней и слушая радостные вопли детей, носившихся по двору. – Надо искать няньку! До чего жаль, что Симочка такая подлая оказалась, сейчас бы все вполне уладилось… Она хоть и вороватая, но своя. А прими сюда чужого человека – неизвестно, как он с детьми обойдется и вообще чем это обернется, вынесет все подчистую и ищи его потом свищи! Но все же придется рискнуть…»