Последний приют призрака

Да, Андреянов явно испытал в жизни столько, что обычные человеческие чувства у него растворились во всепоглощающем желании выжить – любой ценой. И Ромашов понял, что на этого человека нельзя смотреть просто как на свое орудие. Дело в том, что и Андреянов видит в нем сейчас лишь средство к достижению какой-то цели! Ведь выйти с поля он помог Ромашову только ради возможности самому оправдаться перед возможным допросом особиста. А сейчас надеется, что спасенный им Ромашов из чувства благодарности будет ему помогать в свою очередь. Однако, если тот вдруг превратится в помеху, Андреянов бросит его не задумываясь, а то и прикончит.

Надо быть с ним осторожней. Ромашов понимал, что сам он весьма жесток, однако бесхитростен и прямолинеен. Всегда таким был, в этом его слабость. Если он кого-то ненавидит, то не умеет скрывать этого. Его замыслы легко разгадать. А вот Андреянов покрыт шелухой притворства, как созревшая луковица, на которой воистину сто одежек, и, пока докопаешься до сердцевины, наплачешься. Вот в этом с него можно взять пример! Ни в коем случае нельзя посвящать Андреянова в свои намерения и цели, рассказывать о своей вновь прибывшей силе. С ним лучше притвориться послабее и поглупее, чем ты есть на самом деле. Надо держаться так, чтобы он не боялся открывать свои собственные слабые места. Некоторые из них известны: болтливость, мстительность, тщеславие. Вот и надо играть на них, а самому держаться настороже.

Хорошо, что немцы забрали все оружие убитых. Неизвестно, не пальнул бы Андреянов ему в спину, если бы счел, что одному остаться удобней или, к примеру, решив, что шинель Ромашова добротней, чем его…

– У тебя документы остались? – спросил Ромашов.

Андреянов покачал головой, поводя плечами и прикидывая, как сидит на нем шинель, которой он только что обзавелся.

– У меня тоже. Худо… Дойдем до своих – как будем оправдываться? – пробормотал Ромашов.

Андреянов обернулся:

– Ты что, серьезно собрался пробираться к своим?

– А что ты предлагаешь?

Андреянов промолчал, переходя к той куче трупов, которая была навалена около палатки медпункта, и внимательно шаря взглядом по земле:

– Ты котелков не видел у них? Или ложки, кружки – посуду, короче! А, вот!

Он поднял помятую, закопченную манерку[63] и две довольно большие консервные банки. Повертел в руках, рассматривая, потом ту, что поменьше, бросил Ромашову:

– Держи! Крышку оторви, только не выбрасывай: пригодится, если ложек не найдем.

Вытащил из-под мертвых тел две шапки, одну нахлобучил, другую тоже швырнул Ромашову:

– Лови!

– Ты это чего? – несколько растерявшись, спросил Ромашов. – Ну, с шапками понятно, холодно, а банки зачем?

– Сразу видно, что жизнь ты прожил, а ничего в ней не видел, – презрительно бросил Андреянов. – Кто тебе, интересно, в лагере серебряный столовый прибор обеспечит? Да и оловянной ложки там не дождешься.

– В каком лагере? – изумился Ромашов. – Ты думаешь, когда мы доберемся до своих, нас сразу отправят в лагерь?

Андреянов расхохотался:

– Я слышал, тех, кто выходит из окружения без оружия, к стенке ставят без оправдательных речей. Поэтому я предлагаю до своих вообще не добираться. Наткнемся на них – хорошо. Нет – сдадимся.

– Кому? – тупо спросил Ромашов.

– Кому-кому! – зло передразнил Андреянов – и вдруг резко побледнел, уставившись в сторону, пробормотал онемевшими губами: – Да вот хоть ему…

Ромашов повернув голову и увидел солдата в каске, с автоматом, в зеленовато-серой шинели…

Гитлеровец!

– Хенде хох, – сказал тот равнодушно, а когда Ромашов и Андреянов замешкались, пустил поверх голов автоматную очередь.

Оба рухнули на колени с поднятыми руками.

И Ромашов подумал, что цепочка случайностей продолжает сплетаться, но бывают эти случайности не только счастливыми…

Горький, 1941 год

Повестку принес лично участковый. Много раз извинялся, но, разведя руками, пояснил, что с милиции очень строгий спрос и за то, чтобы повестки все доставили по назначению, и за то, чтобы явка к машине была стопроцентной:

– Так что вы уж не подведите, гражданочка Морозова, очень вас прошу! Явитесь на сборный пункт вовремя! Не то за вами придет наряд – только хуже будет…

Тамара только вздохнула:

– Явлюсь, куда я денусь? Не в подпол же спрятаться!

– Только одевайтесь потеплей, – предупредил участковый. – Еще велено постельное белье с собой брать, однако, по слухам, не пригождается оно. В чем работают, в том и спят. Так что и сверху тепленькое и, – он деликатно кашлянул, – и, извините, исподнее.

Тамара растерянно хлопала глазами. У нее было такое ошеломленное выражение лица, как будто она никак не могла поверить, что завтра в восемь утра ее увезут в какой-то неведомый ей Дальне-Константиновский район, причем неведомо, на сколько времени.