Последний приют призрака

– Ну и я согласилась. Ради Сашки. И ради себя. Я написала заявление, какое он хотел, но он меня все равно не отпустил, и снова все это произошло. Потом, на мое счастье, Тюленев устал. И тут пришел Лозиков. Тюленев сделал мне знак молчать, и я вдруг поняла, что шпионить мне придется за Лозиковым. У меня началась истерика от страха. Тюленев ушел, сказав, что отдает меня Лозикову, пусть, мол, развлекается. Но ему, кажется, было жалко меня. Он дал мне выпить водки, накормил, проводил даже до уборной. Потом мы вернулись в контору, ну, жалость у него прошла, видимо, и он тоже меня… К счастью, не на столе… Там нашелся какой-то диван. Ну и вообще он оказался, слава богу, послабее, чем Тюленев. Его хватило только на один раз вечером и на один раз утром. Ну да, мы вместе ночь провели. Как же мне было тепло спать на этом диване, а не в сарае… И утром Лозиков уговорил Тюленева меня больше не трогать, сказал, что берет меня к себе на работу. Тюленев только усмехнулся, и я поняла, что он на это и рассчитывал. Я так и не знаю, что там у этого Лозикова на его складах, почему этим интересуется НКВД. Ну да ничего, скоро узнаю. Ах да, это Лозиков дал мне продукты. Что ж, я их честно заработала!

Тамара с трудом поднялась, держась за поясницу:

– Ладно, вот теперь я в самом деле больше не могу. Пошли спать.

Она поднялась на несколько ступенек и оглянулась на Ольгу, которая по-прежнему сидела сгорбившись:

– Ты решила тут, на лестнице, ночевать?

Ольга не ответила.

– А, понимаю, – усмехнулась Тамара, повисая на перилах. – Я так и знала… Не стоило тебе этого рассказывать. Надо было наврать, что меня просто отпустили домой, что я нечаянно нашла хорошую работу… У тебя все удачно складывалось, ты счастливая мать и жена, тебе невозможно понять, на что только не пойдешь ради ребенка. Ради своего ребенка! Ну что ж, теперь ты можешь выгнать нас на улицу…

– Да ты с ума сошла, – передернула плечами Ольга. – Ну что ты несешь?! Думаешь, я тебя презираю? За что?! Да ведь я сама… Ну да, может быть, я и не способна понять, на что только не пойдешь ради своего ребенка, зато ради чужого – чужого! – я сделала куда больше, чем сделала ты. Я отдалась мужчине, которого ненавидела, я написала на него донос, я из-за этого разрушила жизни нескольких людей, в том числе бедной Фаины Ивановны, которая теперь у нас тут спит наверху, я втерлась в чужую семью и уничтожила ее, – и это все я сделала ради девочки, которая мне дороже всех на свете…

– Ты что, хочешь сказать, что Женя – не твоя дочь? – изумленно выдохнула Тамара. – Но как же так?!

– Я нашла ее ночью в Москве на улице, – устало ответила Ольга, наконец поднимаясь со ступеньки и тоже потирая спину. – Мне трудно все это объяснить, но иногда кажется, что за мной с тех пор присматривает одна женщина: у нее зеленые глаза, темно-русые волосы и такая же родинка в уголке рта, как у Жени. Еще я смутно помню какого-то мужчину, высокого, темноглазого, который вроде бы оказался там, на бульваре, где я малышку подобрала, одновременно со мной…

Она вдруг умолкла, насторожилась:

– Кажется, наверху скрипнула дверь?

– Я ничего не слышала, – подняла голову Тамара.

– Наверное, мне тоже померещилось, – сказала Ольга. – Дети давно спят, Фаина Ивановна вообще едва жива.

– Пойдем и мы спать! – зевнула Тамара. – Хотим мы этого или нет, но завтра с утра мне на работу. А ты уверена, что эта твоя Фаина Ивановна справится с детьми?

– В крайнем случае, дети справятся с ней, – слабо усмехнулась Ольга. – Думаю, она будет стараться. Ведь мы ей нужны так же, как она нам. Податься ей больше некуда!

Они поднялись на площадку лестницы и остановились у своих дверей.

– Я бы очень хотела, чтобы ты забыла, о чем я тебе рассказала, – глухо проговорила Тамара. – А я забуду, о чем рассказала ты.

– Хорошо. – Ольга быстро обняла ее. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – облегченно всхлипнула Тамара, уткнувшись ей в плечо. – А знаешь, школьники из Кишкинского сельсовета утром все же вернулись на строительство. Так что Тюленеву не удалось никого расстрелять!

– Мы об этом забыли, – ласково отстраняя Тамару и поворачивая ее к двери, напомнила Ольга.

– Нет, правда?! – с надеждой шепнула та.

– Конечно, – ласково улыбнулась Ольга, входя в свою комнату.

Подруги так и не заметили в темноте Фаину Ивановну, которая, приникнув к своей приоткрытой двери, не пропустила ни слова из этого разговора.

Из записок Грозы

Анюта изредка на меня косилась, словно хотела о чем-то спросить, но я ее опередил, задав вопрос, который меня так и донимал:

– Не жалко тебе свою красоту в монастырь отдавать?

Девушка взглянула строптиво, отчужденно:

– Зачем искушаешь?

Теперь изумился я:

– Да чем же?!

– Про красоту мою говоришь, сердце тревожишь мирским. А я с миром рассталась, еще когда совсем маленькой была. Умерли родители – нас с братом монастырские пригрели. Другой жизни мы не знаем и не хотим. Знаешь, как гордится Гедеон, что его «лесным хозяином» сделали!

– А что это такое? – спросил я с искренним любопытством.