Изучать систему йогов не хочу,К огорчению факиров и ученых.В детстве было: руку на свечу —Прослывешь героем у девчонок.Многоликий, многоногий богСмотрит, кто это к нему приехал в гости;Смог бы иностранец иль не смогДля проверки воли лечь на гвозди?Я сумел бы, да не стану напоказПротыкать себя отточенным стилетом.Признаюсь, что пробовал не раз,Правда, оставался цел при этом.У себя я снисхожденья не просил —Будет страшно, будет больно, ну и ладно!Ревности горящий керосинЯ глотал отчаянно и жадно;Если сердце обвивала мне змея,И сжимала, и сжимала, и сжимала,Слишком громко, но смеялся я.Пусть считают — мне и горя мало.Между ребер мне вонзали клевету,Заставляли выгибаться, я не гнулся,И мерзавили мою мечту,Чтобы рухнул и уснул без пульса.Было на ухабах всех моих дорогСтолько случаев для испытанья воли,Что могу, как настоящий йог,Демонстрировать пренебреженье к боли.1965
«В Европе есть страна — красива, аккуратна…»
В Европе есть страна — красива, аккуратна,Величиной с Москву — возьмем такой масштаб.Историю войны не повернешь обратно:Осело в той стране пять тысяч русских баб.Простите, милые, поймите, я не грубо,Совсем невмоготу вас называть «мадам».Послушайте теперь охрипший голос друга.Я, знаете, и сам причастен к тем годам.На совести моей Воронеж и Прилуки,Всех отступлений лютая тоска.Девчонок бедных мраморные рукиЦепляются за борт грузовика.Чужая сторона в неполные семнадцать…Мы не застали их, когда на запад шли.Конвейером разлук чужим годам сменяться.Пять тысяч дочерей от матерей вдали.Догнать, освободить поклялся я когда-то.Но, к Эльбе подкатив, угас приказ — вперед!А нынче их спасать, пожалуй, поздновато:Красавицы мои вошли в чужой народ.Их дети говорят на языке фламандском,Достаточно прочны и домик и гараж,У мужа на лице улыбка, словно маска,Спланировано все — что купишь, что продашь.Нашлись и не нашлись пропавшие без вести.Теперь они навзрыд поют «Москва моя»,Штурмуют Интурист, целуют землю в Бресте,Приехав навестить родимые края.1967