Последний полустанок

— Какой там чистый? — поморщился Борис Захарович. — А заводские трубы, а летучие газы? Я думал, нельзя ли приспособить «машины чистоты» не только для поливки, но и для кислородного обогащения воздуха. Думал, считал, а получилась чепуха. Сначала такая машина отравит воздух окисью углерода, а потом кислородиком освежит. Сама на себя и будет работать. Можно, конечно, сделать в тротуарах специальные поглотители окиси углерода, поставить ионизаторы. Но все это очень дорого и сложно. Есть другой путь… Конечно, я не специалист… Не знаю…

— Ну, выкладывай, выкладывай свою идею, — шутливо торопил Афанасий Гаврилович. — По глазам вижу, что где-то она у тебя копошится, покоя не дает.

Ничего сверхъестественного в предложении Дерябина не было. И вовсе не из-за болезненной мнительности, когда каждая городская улица, где скапливаются сотни машин, представляется ему гигантской «душегубкой», старый инженер готов лишить своих сограждан удовольствия пользоваться машинами.

Он консультировался с врачами и удивлялся, почему столько написано о вреде курения; приводились страшные примеры, когда ничтожная доза никотина сразу же убивает лошадь, писали о вреде сырой воды, немытых фруктов, чтении лежа, о насморке и сухости кожи — обо всем, но почему-то стыдливо умалчивается о вредности окиси углерода на улицах.

— Люди давно поняли, что летом в городах дышать нечем, — жаловался Борис Захарович. — Выезжают на дачу. А я, например, очень люблю Москву, и, хоть врачи доказывают, что летом мне в ней жить нельзя, я всегда остаюсь в городе. Природы мне и здесь достаточно. Сады, парки, бульвары… Сколько лип высажено за последние годы, сколько цветов! Летняя Москва прекрасна, как и Ленинград, и Киев, и многие города. Но если бы не мои проклятые враги — машины… Вот смотри…

Дерябин вытащил из кармана коробочку, похожую на фотоэкспонометр.

— Индикатор радиоактивности? — спросил Набатников.

— Какой там радиоактивности! — опять рассердился Борис Захарович. — Я с твоей атомной техникой дела не имею. Это газовый индикатор. Раньше в шахты канареек брали, чувствительны птички к вредным газам, чуть что — и лапки кверху. А я вот такую коробочку ношу. Погуляешь по улицам часок, другой, посмотришь по шкале, сколько процентов всякой вредности вдохнул, и бежишь домой, чтобы раньше времени лапки не протянуть. — Он невесело усмехнулся.

Доказывая, что пора бы на это дело обратить самое серьезное внимание, Борис Захарович жаловался на химиков, конструкторов двигателей внутреннего сгорания, что до сих пор они не придумали, как свести до минимума вредные отработанные газы. А если так, то до поры до времени надо убрать из городов автобусы, грузовики и максимально сократить индивидуальный автотранспорт, пока он не будет заменен электрическим.

— Да, да, только электрическим. Могут быть высокочастотные машины или, вернее всего, аккумуляторные. Ты представляешь себе, какой тогда рай наступит на земле! У машины нет вонючего мотора, копоти, грязи, бензинных паров. Бесшумно идет какой-нибудь сверхновый «Москвич», и даже я, непримиримый враг подобной собственности, запишусь на него в очередь.

Улыбнувшись, Набатников полушутя заметил, что пока такая машина будет сконструирована и выпущена в продажу, очереди давно уже исчезнут. А кроме того, с существующими аккумуляторами машина получается громоздкой и нерентабельной. Во всяком случае, заменить автомобиль она не сможет.

— Но ведь ярцевские аккумуляторы… — попробовал возразить Дерябин. — Впрочем, опять что-то с ними неладно.

В кабинет постучали. Вошел взбудораженный от волнения инженер и сдавленным голосом проговорил:

— Невероятная космическая вспышка. Посмотрите.

Набатников и Дерябин выбежали в центральный зал. Замирая от восторга и удивления, один из лаборантов подозвал к себе Набатникова:

— Что же это творится, Афанасий Гаврилович? Никогда такого не было.

Действительно, на шестом контрольном пункте приборы показывали небывалое увеличение энергии космических частиц. Они хлынули на землю мощным потоком, и даже толстый слой атмосферы не повлиял на столь невероятное излучение. Хитро придуманные уловители, расположенные на диске, были по-разному сфокусированы и, если можно так сказать, настроены на разные виды космических частиц. Вот почему лишь в уловителе номер шесть, рассчитанном на один из видов наиболее распространенных частиц, впервые обнаружилось резкое увеличение космической энергии.

Но это было лишь началом. Афанасия Гавриловича подзывали то к восьмому пункту, то к двенадцатому, и везде приборы отмечали совершенно потрясающее излучение.

— Ко мне, Афанасий Гаврилович! — звал инженер с девятого контрольного пункта. — Приборы уже ничего не показывают. Все стрелки за шкалой.

— Ко мне! — перебивал другой.

— Я не знаю, что записывать, — жаловалась растерянная лаборантка.

— Прошу вас, Афанасий Гаврилович, — учтиво поднимаясь, говорил пожилой физик. — Явление очень странное.