Последний полустанок

Можно было не объяснять Дерябину устройство подобной «радиокухни». Ультракороткие волны, проходят сквозь стенки герметической кастрюльки и нагревают все, что в нее заложено. И без всякого дыма и чада и прочих кухонных неприятностей через несколько минут у вас уже готов обед, причем в каждом блюде полностью сохраняются витамины.

Внутри высокочастотной печки Борис Захарович заметил маленькую вытяжную трубочку. Это на всякий случай, если из клапанов кастрюлек будут выходить излишние пары. Действительно, такую кухню можно организовать где угодно, даже в кабинете. Ни малейшего запаха. Тот же чистый воздух, который больше всего в жизни ценил Борис Захарович.

Сидя за столом и вскрывая одну за одной кастрюльки, Афанасий Гаврилович доказывал, что такие маленькие и надо делать — на одну порцию, — тогда можно обходиться без тарелок. Ведь из кастрюльки есть вкуснее. Пока ему приходится пользоваться услугами повара институтской столовой. Он приготавливает все, что нужно, закладывает в кастрюльки и отправляет их сюда, в кабинет, где, пройдя предварительную высокочастотную стерилизацию, пища может сохраняться месяцами.

— Я абсолютно уверен, — увлеченно продолжал Набатников, — что человек никогда не будет пользоваться всякими там концентрированными кормами вроде фантастических пилюль и прочей ерунды. Невкусно. А если так, то зачем лишать человека удовольствия? Можно придумать что-нибудь вроде такой кухни, она и сейчас совершенно реальна, только немножко дороговата. На, Борис, пробуй. — И он придвинул гостю дымящуюся кастрюльку.

Борис Захарович опустил в нее ложку, попробовал.

— Очень подходяще. Но ты немало на это дело времени ухлопал.

— А как же? Для отдыха. Великолепное занятие. Чужая, незнакомая тебе техника… Ну прямо лес дремучий, и ходишь ты в нем эдаким Робинзоном.

— На свои деньги строил?

— Странный вопрос. Индивидуальные кухни по смете не предусмотрены. Да и вообще на меня смотрели как на чудака.

Набатников был оживлен и весел. Вставал, открывал разные отделения своей кухонной машины, где находились холодильник и кофеварка, сатуратор и даже моечное отделение для посуды. Надо было только поставить туда кастрюльки, ложки, вилки, маленькие тарелочки для холодных блюд, нажать кнопку, как через три минуты вся посуда оказывалась вымыта и высушена горячим воздухом.

— Я представляю себе продажу любых блюд в сыром виде, — все увлеченнее развивал идею Набатников. — Расфасовываются они в прозрачные пакетики, стерилизуются ультравысокой частотой или другим каким способом, а дома закладываются в герметические кастрюльки. Тогда в любое время дня и ночи через пять минут вы получаете самые свежие горячие блюда.

И Афанасий Гаврилович, человек, понимающий кое-что в еде, приоткрыл еще одну кастрюльку.

— Чувствуешь, как пахнет?

Похваливая одно блюдо за другим и наконец перейдя к десерту, Борис Захарович все время порывался перевести разговор на самую больную для него тему.

Он распорядился, чтобы в «Унионе» изредка включали панорамную телекамеру, и тогда на экране появлялись то очертания морского берега, то легкое облачко над темной водой. Вот промелькнула какая-то птица, белый дымок буксирного парохода. Несильный ветер гнал «Унион» на восток. Приборы под экраном говорили, что перелет идет благополучно.

Но вот очередная передача закончилась, Борис Захарович отставил чашку с кофе и начал издалека:

— Чудной ты человек, Афанасий. Занимаешься самой сложной в мире наукой, атомом, космическими лучами — и вдруг тебя заносит неизвестно куда. Помнишь, когда ездил по Волге, какие-то фильтры со студентами придумывал?

— Правильно. За рыбу надо заступаться, иначе она вся вымрет от разной химии, что спускается заводами в реку. Наконец-то за это дело крепко взялись.

Потирая переносицу, где краснела полоска от очков, Борис Захарович тяжело вздохнул.

— Еще бы не взяться, когда по рыбе план не выполняется. Нельзя воду отравлять. Рыба этого не любит. А как ты думаешь, воздух можно отравлять? Ведь рыба от этого не пострадает?

— Философствуешь, Борис. — Афанасий Гаврилович отхлебнул глоток кофе. — Крой дальше, коли сел на своего конька.

— А ты не смейся. Я от дыма задыхаюсь. Послали меня зимой на курорт. Врачи заставили, говорят, что в этом месте воздух особенный, целебный. Приехал — и свету божьего не взвидел. Чуть не у каждого санатория вроде как заводская труба. Все соревнуются, дымят наперебой, кто больше этого воздуха целебного испакостит. Всюду бегал, кричал, размахивал руками. Говорю, что я не рыба бессловесная, чтобы меня травили. Что я в Москве возле пивного завода живу, где его труба меня уже наполовину отравила. Нельзя же так, товарищи хозяйственники. А они отвечают: а мы, дескать, ни при чем, нам не тот уголь завозят…

Набатников сокрушенно покачал головой.

— История знакомая и, надо сказать, довольно безрадостная. Я бывал в Лондоне. Там дым смешивается с туманом, а это еще страшнее. Но англичане не могут отказаться от старых традиций и отапливают дома каминами. Попробуй запрети.