Последний полустанок

Почему же Борис Захарович противится и не соглашается с доводами Пояркова? Он чувствовал, будто подошел к краю обрыва. Кажется, шагнешь еще — и полетишь в пропасть. Ведь стоит лишь уверовать в дерзкую простоту идеи Пояркова, как сразу же разрушатся привычные представления о том, какие могут быть космические лаборатории. Все становится на голову. Строишь подводную лодку, и вдруг тебе говорят, что она может летать. В первую минуту ты отмахиваешься, злишься, а потом задумываешься. Да почему же нет? И полетит, если предусмотреть то-то и то-то.

По голубоватому экрану, на котором были нанесены контуры южной части страны, едва заметно передвигалась светящаяся точка: диск пролетал где-то возле Херсона.

Поярков молча смотрел на эту точку и ждал, что скажет Борис Захарович. В какой-то мере можно понять старика. Исследование космических пространств ведется по строгому плану. Пока это делается с помощью ракет и спутников, которыми занимаются специальные организации и множество институтов. И когда Поярков предложил модернизировать «Унион», то это вызвало недоумение среди специалистов. Существует план, проверенные конструкции. Они, слава богу, с успехом решают поставленные задачи. И вдруг какой-то летающий диск. Невероятно.

Однако дальновидные люди поддержали Пояркова. Конструкция, по существу, готова. Грандиозных затрат не предвидится. Почему бы не провести серию экспериментов, чтобы накопить опыт для постройки будущих космических кораблей с атомным двигателем. Правда, институты и предприятия, которые должны были бы заняться перестройкой «Униона», загружены плановыми заданиями, но, возможно, здесь выручит какой-нибудь из авиазаводов.

Так и получилось, что модернизация «Униона» была произведена, а установить дополнительные приборы поручили НИИАП.

Конечно, если бы не Борис Захарович, то Поярков никогда бы не доверил установку приборов сотрудникам НИИАП. Они заняты совсем другими делами, и практический опыт у большинства из них ничтожный. А Борису Захаровичу нельзя не верить.

Только обидно, почему он сам не верит в то, что «Унион» может быть космической лабораторией и летать за пределами околоземных орбит.

Желая вытянуть из старика мало-мальски серьезные возражения, Поярков решил сыграть на его самолюбии.

— Видно, вы беспокоитесь за надежность радиоуправления на таком большом расстоянии?

Дерябин пожевал губами и, переходя на «вы», пояснил недовольно:

— Аэродинамику вы знаете. Сами только сейчас доказывали, что в безвоздушной среде встречное сопротивление ничтожно. В этой среде и радиоволны проходят лучше. Надо полагать, что столь простые радиотехнические истины вам должны быть знакомы. И дело, конечно, не в управлении. Пользуясь теми же аппаратами, которые сейчас стоят в «Унионе» и здесь, я могу управлять ракетой, посланной на Марс.

— А спутником?

— Тем более.

Нервно постукивая пальцами по стеклу, Поярков торопливо рассказывал:

— Возьмем, к примеру, существующие спутники. Они сравнительно невелики, а забросить их в ионосферу трудно. И что же? Какое-то время они передают показания различных приборов, а потом постепенно снижаются и в конце концов сгорают. Вам же предлагают совсем иную конструкцию, с огромным грузом приборов. Она может летать по разным орбитам, держаться в пространстве долгое время и, самое главное, спускаться вниз по вашему желанию, так сказать, на профилактический ремонт. Больше того, в ней предусмотрена специальная кабина для людей. Вам же это известно?

— Напрасная затея.

— Вот она плывет, эта затея, — указывая на экран со светящейся точкой, упрямо проговорил Поярков. — Реальная и осязаемая.

Устало приподнявшись, Борис Захарович потер занемевшую ногу.

— Вот именно, вернемся к реальности. Модернизация привела к тому, что у будущей космической лаборатории резко снизился потолок. А это мне не очень нравится.

Выбрасывая вперед коротенькие ножки, вошел Медоваров и еще издали протянул Пояркову голубой бланк радиограммы.

— Ну вот, так всегда получается. Я-то ведь был прав, когда не советовал выпускать «Унион». Мой инженер сообщает, почему погиб самолет.

Поярков взял бланк и, видя перед собой лишь улыбающееся лицо Петра, вспоминая их последнюю встречу над Днепром, прочел: