Последний из Воротынцевых

Марья Леонтьевна сидела на своем диване в глубине комнаты как на иголках. Слышать то, что говорила Марта своему претенденту, она не могла; молодые люди стояли у двери, растворенной на балкон, И шум проезжавших мимо экипажей заглушал их голоса, но она не могла не видеть смущения барона, отчаянных взглядов, бросаемых им на мать, и негодующего волнения этой последней. А когда она оборачивалась к мужу, стоявшему в группе мужчин в другом конце комнаты, ей казалось, что он сердито смотрит на дочь, и это усиливало ее волнение.

Несколько раз пыталась она знаками дать понять Марте, чтобы она была осторожнее, но это ни к чему не вело. Точно какой-то бес дерзости и язвительности овладел девушкой. Она продолжала мучить свою жертву и, надо ей отдать справедливость, делала это так остроумно и с такою находчивостью, что присутствующие при этой травле не в силах были сдерживать смех.

Баронесса выходила из себя. Еще мгновение, и она, может быть, не выдержала бы и вмешалась в разговор молодежи, чтобы проучить дерзкую девчонку, но, к счастью, явился лакей с докладом, что коляска у подъезда.

— Сказать мсье Ривьеру, дети поедут, — приказал Александр Васильевич лакею.

С этими словами он отошел от своих собеседников и приблизился к дамам.

— Я поеду с детьми, — сказала между прочим Марта барону, — мне с ними несравненно веселее, чем с большими. Слушать их глупости только смешно: знаешь, что они — маленькие и что когда им будет двадцать шесть лет…

Ее так забавляло смущение барона, что она не заметила, как подошел отец.

— Vous irez dans votre chambre et vous y resterez jusqu'à ce qu'on vous permette d'en sortir! [10] — заявил ей Александр Васильевич во всеуслышание тем холодным и резким тоном, который у него всегда являлся, когда он был чем-нибудь сильно взбешен.

В испуге все кругом смолкло.

Марта побледнела, но не растерялась. Бросив вызывающий взгляд на барона, она опустила глаза и медленно удалилась. Марья Леонтьевна всколыхнулась и, вся красная от волнения, со слезами на глазах метнулась было за дочерью, но, встретив выразительный взгляд мужа, как вкопанная остановилась на месте. Барон в припадке отчаяния тяжело дышал и бессмысленно смотрел выпученными бледными глазами то на мать, то на ту дверь, за которой скрылась Марта. Молоденькие кузины боязливо переглядывались между собою.

Впрочем, переполох длился недолго: почти тотчас же раздался громкий, веселый голос хозяина дома, приглашавший общество собираться в путь. Явился мсье Ривьер с мальчиками, одетыми для катанья. Дамы заторопились надевать шляпы и мантильи перед зеркалами, между барышнями и прислуживавшими им кавалерами завязались вполголоса оживленные разговоры.

Один только барон хранил мрачный вид и упорное молчание, но зато баронесса была удовлетворена.

— Александр Васильевич слишком строг, — заметила она вполголоса Марье Леонтьевне, усаживаясь рядом с ней в коляску, и, взглянув с ласковой улыбкой на сына, который должен был, по распоряжению Воротынцева, занять место на передней скамейке в той же коляске, она прибавила, чтобы доказать, что неприятный эпизод не изменил их намерений: — La petite est un peu violente, mais un si bon coeur [11].

Вслед за тем, не дожидаясь возражений своей спутницы, она со свойственным ей тактом заговорила о другом.

VIII

В доме из господ остались только барин да барышня, а из дворни — только старые, хворые да малые; всех остальных отпустили под качели.

Александр Васильевич прошел в кабинет и велел прислать к себе Михаила Ивановича.

— Ну, что? — спросил он, когда старший камердинер появился в дверях.

Михаил Иванович тотчас же понял, о чем его спрашивают, и ответил, что ничего еще неизвестно.

Барин поднялся с места и стал ходить взад и вперед по комнате. Прошло минуты две.

— Уж не думает ли Петрушка, что я его прощу? — спросил Александр Васильевич, останавливаясь у бюро и вкладывая ключ в один из ящиков. — Так ты ему втолкуй, что этого не будет. Понимаешь?

— Слушаю-сь.

— Мне надо знать, через кого попало сюда это письмо. Слышишь? — продолжал барин, возвышая голос и резко отчеканивая слова.

— Точно так-с, — вполне убежденным тоном подтвердил Михаил Иванович.

После разговора с женой он и сам утвердился в мнении, что таинственного вестовщика непременно следует разыскать и подвергнуть строжайшему допросу.

А барин между тем продолжал излагать вслух свои соображения:

— Письмо послано не по почте. Может, тот самый мерзавец, который под нас подкапывается, и настрочил его.

«Под нас»! У Михаила Ивановича поджилки затряслись от этих двух слов.

Барин опять прошелся раза три по комнате, а затем опять остановился у бюро перед выдвинутым наполовину ящиком и, достав из него черный сафьяновый портфель, раскрыл его, прижимая невидимый простым глазом винтик, после чего вынул из него пополам перегнутый листок бумаги.

— Может, который-нибудь из этих? — спросил он отрывисто и прочел вслух несколько имен: — Иван Токарев, Петр Лохматов, Евсей Скорняков, Фалалей из Малиновки…

— Никак нет-с. Евсей с Иваном на заводе, а Фалалей и Петр Лохматовы умерли, — ответил Михаил Иванович.