— Эта девушка очень прилична, — продолжал Александр Васильевич, не вслушиваясь в возражения дочери и не замечая ее волнения. — И ничего не имею против того, чтобы она заступила при тебе место мадемуазель Лекаж, но… m'efiez vous des engouements, ma ch`ere, m'efiez vous des engouements [23], - повторил он шутливо, грозя Марте пальцем, и, опять не дождавшись ответа, продолжал: — Почему ее сегодня здесь нет? Ты не посылала за нею?
— Нет, не посылала… мне хотелось бы…
Марта решила во что бы то ни стало добиться свидания с отцом наедине, но он, не дав ей докончить начатой фразы, поднялся из-за стола.
Дети и мсье Ривьер подошли благодарить его за обед. Подошла и Марта, после всех, когда отец отошел от ее матери.
— Папенька, — прошептала она, целуя его руку, — выслушайте меня Бога ради… Я не могу дольше молчать… мне вам надо сказать…
В глазах его промелькнуло выражение, похожее на испуг.
— После, после, сегодня я занят, — отрывисто проговорил он, — пусти меня, душа моя, — и, вырвав руку, которую она прижимала к своим губам, он отвернулся от взгляда, полного отчаянной мольбы, и торопливо вышел из комнаты.
Следовать за ним Марта не осмелилась.
В темном проходе у лестницы, ведшей в ее комнаты, она увидела Маланью. Та уже давно дожидалась ее тут.
— Барышня, милая, ничего вам папенька не сказали? — спросила она задыхающимся шепотом.
— Ничего, — ответила сквозь слезы девушка.
— А Мише они изволили сказать…
— Что такое? Что он ему сказал?
— Сказали, чтобы не тревожился и меня успокоил. Все, дескать, благополучно, никому ничего худого не будет. «Все, — говорит, — я устроил, опасаться вам нечего». А только мне не верится, милая барышня, чтобы они правду сказали, не верится, да и все тут. Ноет у меня сердце, так ноет, места себе не нахожу. Уж третий раз с утра сюда прибегаю, не сидится дома, хоть ты тут что хочешь делай. Все думается: если что случится, здесь скорее узнаю.
— Зайди ко мне, — сказала Марта, поднимаясь по лестнице.
Маланья последовала за нею.
— А той барышни нет сегодня, что у вас каждый день бывает? — спросила она.
— Нет, я за нею сегодня не посылала.
— И хорошо сделали, милая барышня, не до чужих здесь теперь, — прибавила со вздохом Маланья.
Через некоторое время, когда наступили сумерки, Александр Васильевич приказал заложить карету и куда-то уехал, но куда именно — Михаил Иванович так и не мог узнать ни от выездного Митьки, ни от кучера.
— Приказали остановиться на набережной и стоять тут, сами же вышли и пошли пешком в переулок, а уж в какую сторону они из переулка завернули, как тут угадать! Митьку они с собою не взяли, приказали и ему ждать на набережной. Через час, надо так полагать, вернулись, сели в карету и приказали домой ехать.
— Портфель маленький у них под шинелью был, как поехали, а вернувшись, я у них этого портфеля как будто не видел, — заметил в свою очередь Митька.
Вечер Александр Васильевич провел за работой у письменного стола.
В десятом часу Марта опять прислала спросить, может ли она войти к нему, но он так сердито ответил: «Нельзя!» — что настаивать было невозможно.
До полуночи бродила молодая девушка по темным коридорам и полуосвещенным парадным комнатам в надежде, что отец вспомнит про нее и пошлет за нею или случится что-нибудь такое, что даст ей возможность возобновить попытку повидаться с ним наедине, но дождалась лишь того, что камердинер, выходя из уборной барина, сказал ей, что папенька чувствует себя не совсем здоровым, легли почивать и не приказали входить завтра утром в спальню до тех пор, пока они не позвонят. После этого Марте оставалось только возвратиться к себе и с ноющим от мучительных предчувствий сердцем лечь в постель.
На другой день, часу в двенадцатом, недоумевая перед необычно продолжительным сном барина, Михаил Иванович решился нарушить данное ему накануне вечером приказание. Он снял башмаки и, осторожно ступая по ковру в одних чулках, проник в спальню.
Тут было темно от тяжелых драпировок, опущенных перед окнами, и царила полнейшая тишина.
Постояв с минуту в нерешительности перед кроватью под балдахином, Михаил Иванович дрожащей от страха рукой отвел край тяжелой шелковой ткани и стал всматриваться в бледное, искаженное лицо своего барина, дотронулся до его уже окоченевшей руки и с раздирающим душу воплем выбежал вон из комнаты. Александр Васильевич Воротынцев был мертв.
XX
Был жаркий июльский день.
Накануне, вечером, Людмила Николаевна Ратморцева приказала разбудить себя чуть свет, и солнце еще не выглянуло из-за рощи, когда старая горничная Акулина вошла в ее спальню.
— Дети спят? — спросила барыня, торопливо поднимаясь с постели.
— Почивают-с. Шарабан сейчас подают. Степан прибегал спрашивать: ему с вами ехать или Конону?
— Все равно. А погода какая?
— На небе ни облачка. Извольте сами посмотреть.
Горничная отдернула темную штофную занавеску перед стеклянной дверью в сад и настежь растворила эту дверь. Комната вся засияла в розовом сиянии утренней зари и наполнилась благоуханием цветов.