Последний из праведников

Осьмушка еврея представил Эрни старосте комнаты на первом этаже по лестнице “А”. Заслышав прозвище Придурок, остальные обитатели немедленно окружили койку Эрни. Ему дали суп, хлеб, витаминные таблетки и приправили нею эту провизию массой хитроумных советов, как избежать голода, жажды, болезни, смерти и так далее. Комната ничем не отличалась от изолятора, разве что н ней было спокойно: кто играл в карты, кто читал, кто вслух молился. Кучка людей стояла у круглой дымной, но холодной печки. Когда об Эрни уже немножко забыли, он. дрожа от холода, вылез из-под одеяла, поднялся наверх и начал обходить женские комнаты. “Красивая рыжая девушка. Как зовут? Голда. Да вот уже скоро три месяца”. Только один раз он осмелился упомянуть, что она “чуточку прихрамывает, но, вы знаете, совсем чуточку и очень мило…” Ему отвечали неопределенно: столько эшелонов разгрузили и нагрузили за три месяца… кто его знает… разве всех упомнить?.. А за его спиной шушукались. Перед лестницей “Б” он остановился: у него уже голова кружилась от этих женских комнат, от неописуемого беспорядка в них. от тысячи мелочей, по которым угадывалось желание сохранить до последней минуты шубку, помаду, забавную безделушку, прелестную ее-шину — жалкие остатки атрибутов женского начала. Но при входе в следующую комнату его сердце забилось еще прежде, чем он различил шевелюру Голлы, на одной из коек напротив окна.

Голда сидела, обхватив голову руками, па самом краю койки и не слышала, как он подошел. Эрни дотронулся до ее красной куртки, будто хотел убедиться, что это не сон, и тогда только она подняла лицо, вспухшее от клопиных укусов, осунувшееся, исхудавшее, пожелтевшее. Голда зажала рот руками, чтобы не закричать. Руки были отморожены, покрыты синими пятнами. Эрни сел возле нее и расплакался. Когда он смог снова посмотреть на Голлу. он увидел, что она разглядывает его печальными глазами без слез с тем особым равнодушием, которое характерно для всех заключенных.

— И ты здесь? — произнесла она холодно.

— А родители где? — спросил Эрни.

— Давно уехали. В Пичипой.

Эрни в отчаянии сжимал ее посиневшие от холода руки, но она не обращала на это никакого внимания.

— Давно ты сюда попал? — вежливо осведомилась она и, не дожидаясь ответа, тем же бесцветным голосом продолжала: — Я с трудом узнала тебя. Бедняжка, можно подумать, что тебя машина переехала. Только глаза и остались. Ну, а меня как ты находишь? Все еще красивой?

— Голда, Голда, — сказал Эрни.

Немного поодаль от них начали собираться любопытные. С верхней койки свесилась чья-то лохматая голова. Голда уныло ответила.

— Нет больше Голды. Здесь каждый сам за себя. Но я, конечно, рада тебе. Не думай, что…

— Может, ты голодна? — перебил ее Эрни. Она на него растерянно посмотрела, и в глазах у нее появилось что-то осмысленное.

— Подожди, — сказал Эрни, вставая.

Он шутливо потрепал Голду по синему носу, и ему удалось добраться до дверей так. чтобы никто не заметил, какая страшная слабость подкосила его ноги. Но во дворе на ледяном ветру он схватился за живот и согнулся в три погибели от сильных резей, которые у него теперь часто бывали после дизентерии. И все-таки, несмотря ни на что. он почувствовал странное успокоение: ему казалось, что отныне ни люди, ни обстоятельства, которые делают с людьми все что угодно, никогда уже не смогут выбросить его за борт еврейского ковчега, где с той самой минуты, как он попал в изолятор, у него возникло ощущение, будто его поддерживают незримые тени близких: где несколько минут назад он смог наяву коснуться пальцев Голды. Неважно, что она стала уродливой, раздражительной и безразличной к прошлому. Он бодро приподнял одеяло на своей койке и нашел нетронутый ломтик хлеба с витаминными таблетками. Изобразив улыбку, он самым естественным тоном сиро сил ближайших соседей, не подарит ли ему кто-нибудь кусочек шоколаду или что-нибудь другое из сладостей “для сердца”. Соседи и негодовании отвернулись.

— Вы совершенно правы, — сказал на идиш один из игравших в карты. — он невыносимо смешон.

— Но я же не для себя прошу! — чуть не заплакал Эрни. — Клянусь вам. мне нужно дать это другому человеку.

Смех усилился. В мгновенье ока вся комната узнала о новой выходке Придурка. Однако лежавший на соседней койке мужчина с седыми висками запустил руку в потайную дыру, проделанную в матраце, и вытащил оттуда футляр из-под очков, в котором были спрятаны два кусочка сахару и несколько леденцов. Он высыпал содержимое футляра себе на руку, подумал немного, положил один леденец обратно, подтянулся к Эрни, который согнулся под градом насмешек, и с улыбкой протянул ему свое маленькое состояние.

— Брат мой, — прошептал он с едва уловимым оттенком сожаления в голосе, — прав ты, а не они: очень важно давать… — Он сделал паузу и улыбнулся смелее, …когда у самого ничего нет.