Последний из миннезингеров (сборник)

Черная кошка – знак добра,
Если кругом бледные люди.
Она приходит ко мне с утра,
Нового дня моего прелюдия.

Тихо мурлычет: «Пора вставать!
Времени у нас не очень-то много.
Сам же писал: „Успеть сказать!“ —
Так что пора, дорогой, в дорогу».

– Этого просто не может быть!
Муза! Зачем ты в обличье этом?
В час, когда волки не могут выть,
Ты снизошла навестить поэта.

Стой! Но к чему маскарад такой?
Та, кто должна быть моей отдушиной,
Является без десяти пять утра
В виде твари самой бездушной.

Кошки… «В их сердце нет следа…»
Это Есенин сказал про женщин.
Кошки любят большие дома.
Ну и себя, дорогих, не меньше…

– Глупый! – мурлыканье мне в ответ. —
Это был голос души отчаянной.
Кошки друг другу дают завет —
Не увлекаться никем нечаянно.

А если уж любят, то навсегда.
Что им рассеянные или жадные ласки?
Да, они любят большие дома
И, к сожалению, не верят в сказки…

Вот на этом месте я пока закончил. Жаль почитать некому. Хотя зачастила в последнее время к нам во двор одна прелюбопытная, надо сказать, особа. Но это уже отдельный разговор.

4

Особа эта была рыжая с белой грудкой. По словам Сашки, она является дочерью Мурзика, который жил здесь до меня (о нем в свою очередь) и проживает в доме напротив.

При первом ее робком и осторожном появлении на нашем дворе сердце мое трепетно дрогнуло. Сказать, что она была первой представительницей прекрасного пола, которую я здесь увидел, значило бы ничего не сказать. Не сочтите мои слова нескромными, но я пользуюсь бешеным успехом у женщин. И не столько по причине своей изысканной экзотической внешности (люди в таких случаях говорят: «мужчина кавказской национальности»), сколько благодаря интеллекту, который, в отличие от хромосом местных так называемых самцов: Петек, Васек, Мурзиков, Барсиков, Трофимов и прочей шушеры – усвоен моими восточными генами.

Дам, кои каждый вечер собирались у моего крыльца, я не обижал, вежливо играл с ними в догонялки, давал себя обнюхать (только не слишком сильно), но и не более. Все эти Мурки, Пушинки, Муськи и прочее, честно говоря, вызывают у меня легкую брезгливость. Ну, они походили-походили и перестали. Сочли, наверное, что я слишком молод или тяжко болен.

Да, я молод! Но это молодость гения! Я еще отрок! Но Гайдар же командовал полком в четырнадцать лет и беляков в прорубях топил!

Кстати, не могу умолчать, что с Мурзиками-Барсиками у меня имел место один очень неприятный инцидент. Пришлось мне как-то тут для отмазки пококетничать с… Муськой, что ли? Да. Ну я, признаюсь, слегка увлекся. Вдруг слышу: от калитки раздается громкая и внятная нецензурная брань, отборная донельзя. Поворачиваю голову – идет… Васька, кажется. Этакий ободранный помойный дегенерат. Идет и шипит мне: «…проклятый! Щас я тя мочить буду!» Но меня голыми руками не возьмешь! Я уже собрался было показать ему парочку Туськиных (родитель мой) приемов… Но он ни по каким не по правилам вдруг попытался съездить мне когтями по глазам. Замашки уголовника!

Голову я отвернул, но клок шерсти он, подлец, мне выдрал и ухо рассек. Пришлось изнурять противника бегом. А тут мамочка выскочила на крыльцо, и я решил не искушать судьбу. Игнорируя его подлые оскорбления, я прыгнул к маме на ручки и излил ей всю свою слезную скорбь непонятой и растоптанной толпой души поэта.

А потом и появилась она. Роман наш проходил очень лирично. Она не донимала меня знойными устремлениями, а подолгу сидела напротив крыльца, на заборном столбике, слушала мои стихи, мечты, мечтала вместе со мной. Мамочка выносила нам какие-то лакомства, мы ели их и пьянели без валерьяны и мяты.

Но… Нашей любви не суждено было жить вечно. Во время одних наших посиделок через двор, якобы случайно и даже извинившись, пробежала эта самая гнусная Муська. Я и не обратил на это обстоятельство внимания, и через полчаса мы разошлись. А на следующий вечер во время ужина я услышал чудовищный вопль. Когда мы с мамой вышли на крыльцо, то увидели чудовищную картину: мостки у дома были заляпаны кровью, и в одной из лужиц виднелся клок рыжей шерсти.

Больше я никогда не видел свою возлюбленную.

5