Я боялся, что они надо мной посмеются. Я боялся, что они меня не поймут. Я боялся, что они окажутся… Тут мои мысли прерывались. Я говорил себе, что они не могут быть дифферами. Они не считают себя интеграторами, но и не дифферы. Они хорошие люди, а все хорошие люди — интеграторы, даже если сами об этом не знают. Сколько раз я в этом убеждался!
Сейчас я тоже ничего не сказал. Я опять что-то промямлил про доклад и курсовую.
Перерыв закончился, нас позвали копать. Мы спустились в овраг и взялись за лопаты. Нас тут же облепила мошкара. Отбиваясь от мошкары, я не заметил посетителей.
— Ваня! Денис! — раздались голоса сверху.
На берегу стояли Майя и Наташа в летних цветастых платьях, в белых соломенных шляпках, с повязками на лице. Мы с Денисом полезли наверх. Артём зарычал, как тираннозавр, и сильнее вгрызся в землю.
Наташа отозвала Дениса и что-то стала ему нашёптывать. Судя по унылому лицу Дениса, разговор шёл об Артёме.
Майя спустила повязку под подбородок и обняла меня. У неё были серёжки в форме египетского креста.
— Я так соскучилась, — сказала Майя. — Сто лет тебя не видела.
— Три дня, — сказал я.
— Да ну тебя, — сказала Майя. — Тоже мне счетовод. Я же в поэтическом смысле. А ты соскучился? Почему не звонишь, не заходишь?
Майя забыла, что домой к ней я ни разу не заходил.
— Пошла бы к нам копать, — сказал я, — мы бы каждый день виделись.
— Я что, должна в грязи ковыряться? — сказала Майя.
— Другие девчонки ковыряются.
— Так они из деревень приехали, привыкли на огороде. Они там все кхандские полукровки. Все такие беленькие, аж противно.
Я немного отпрянул. Первый раз я услышал от Майи о кхандах — и в таком пренебрежительном тоне. Майя не обратила внимания на моё движение и сказала:
— Ваня, завтра карнавал. Пойдём вместе? Наташка с Артёмом сейчас помирится, и пойдём все вместе. Как раньше. Пойдём?
Показался Артём. В руке у него была лопата, он притворялся, что его оторвали от очень важных для него занятий. Артём и Наташа начали свои переговоры.
— Мирятся, — сказала Майя. — А мы даже не ссорились, а словно чужие.
— Мы тут все свои, крошка, — сказал я. Опять цитаты из старых фильмов.
Артём повёл Майю показывать раскопки. Держась за руки, они спускались в овраг.
— Пойдём? — спросила Майя. — На карнавал.
Я вспомнил, что говорил Гуров. «День первых переселенцев. День уничтожения кхандов». Мне не хотелось идти на День переселенцев-уничтожителей ни в чисто мужской компании, ни в смешанной. Я потрогал мочку уха с серёжкой-крестом и сказал:
— Пойдём. Все вместе.
— Папа подарил, — сказала Майя про серёжки и повела головой, чтобы освободить ухо.
Она достала платок, потёрла мне грязную щёку и чмокнула в очищенное место.
— Борода… — сказала она неопределённым тоном. — Ты меня проводишь до дома?
Юлик, который сидел на стульчике возле шатра и что-то писал в блокноте, встал, козырьком приложил ко лбу ладонь и посмотрел на нас.
Майя обещала подождать до конца смены. Она протянула руку подошедшей Наташе, и они побежали к музею. По пути они чуть не врезались в мужчину с девочкой-подростком, громко сказали: «Просим прощения!» — и побежали дальше. Мужчина оглянулся на них и направился было к Юлику, но тут увидел меня.
Это был Карапчевский, а с ним Лиза с повязкой на лице. Я замер от волнения. Потом пошёл им навстречу. Я давно не видел Карапчевского — мешали то экзамены, то раскопки. Он совсем не изменился, только вместо свитера носил рубашку с закатанными рукавами. Зато Лиза изменилась. Вместо косы у неё была короткая причёска, которая придавала ей мальчишеский вид. На правом плече и локте были засохшие ссадины.
Мы поздоровались. Лиза расспросила меня о раскопках клада и рванулась к оврагу. Она встала у самого края и заглянула вниз.
— Иван, вы завтра свободны? — спросил Карапчевский.
— Завтра — карнавал, — сказал я.
— Совсем вылетело из головы, — сказал Карапчевский. — Но вы ведь туда не пойдёте?
Я замешкался.
— Я пока не знаю.
— Иван, я завтра собираюсь на Острова.
Это слово решало всё.
— Я с вами, — сказал я.
— Так я и думал. Тогда завтра утром встретимся возле Инткома. Или вам удобнее в другом месте?
— Можно возле Инткома.
Я не сказал, что мне было удобнее, например, возле эстакады. Но если Карапчевскому удобнее возле Инткома, так тому и быть.
Артём и Денис стояли в десятке метров от нас и с интересом разглядывали Карапчевского: бородатый, очень светлые волосы, но при этом точно не кханд.
— Ваши друзья? — спросил Карапчевский.
— Однокурсники, — сказал я. — Вот вместе копаем.
— Папа, ну, давай посмотрим… — издалека крикнула Лиза. — Это же лучше всяких книжек.
Карапчевский был готов согласиться, но тут подошёл Юлик.
— Извините, — сказал он. — Вы что тут делаете?
— Юлик, это же… — начал я.
— Беседую со знакомым, — мирно ответил Карапчевский. — А что?
— Понимаете ли, тут раскопки. Посторонним нельзя.
— Так я не на раскопках.
— Здесь везде раскопки. Здесь территория музея. Посторонним нельзя.
— Нельзя так нельзя. — Карапчевский был спокоен. — Пойдём, дочка. Дяденька говорит, что посторонним нельзя.
Он без споров попрощался со мной, огорчённая Лиза что-то пробурчала, и они ушли.