Последний интегратор

— Хорошо, Александр Дмитриевич, — ответил кханд самым дружелюбным голосом. — Всё хорошо.

— Как жена? Как дети?

— Что с ними сделается? Ребятишки вон бегают. — Осип Степанович указал на мост.

— Как у них успехи в гимназии? — спросил Карапчевский.

Осип Степанович помедлил.

— Вы ведь радовались, когда они пошли в гимназию, — сказал Карапчевский. — Теперь их выгнали, а вы даже на собрании не хотели выступить.

— А чего выступать?

— Вы же хотели, чтобы они учились.

Осип Степанович молчал, оглядываясь на остальных.

— Пусть хотя бы ходят в гимназию на Островах, — сказал Карапчевский.

Осип Степанович продолжал молчать. Карапчевский шарил взглядом по лицам кхандов. Он остановился на моём ровеснике, который был обут в заляпанные грязью болотные сапоги.

— А вы, Михаил, — сказал Карапчевский. — Вы сами закончили гимназию, вы хотели учиться в институте. А вашего брата-первоклассника выгнали из гимназии. Почему вы не вступились, не поговорили с родителями?

Михаил тоже не отвечал. Хоть он и был мой ровесник, но бородища у него была — как у всех взрослых кхандов. Мне бы такую, подумал я.

— Значит, мне говорите одно, а за спиной делаете другое, — сказал Карапчевский. — Спасибо вам большое.

С окрестных улиц на шум стали подходить другие кханды. Они молча окружили Карапчевского.

— Ну, что, кто смелый? — спросил Карапчевский. — Говорите!

Я оглянулся и увидел, что среди кхандов сидит чёрный пёс. Не знаю, был ли это наш знакомец или другой безымянный пёс такой же породы. Может быть, у них тут своя порода? Кхандская сторожевая.

— Нам это не нужно, — раздельно сказал Осип Степанович.

Теперь его голос был совсем не дружелюбный.

— Не нужно, — повторил он упрямо.

Карапчевский что-то пробормотал и пошёл от толпы. Я кинулся за ним.

Мы шли по другой деревянной дороге, которая тоже вела к реке. Беда только в том, что паромная переправа была одна. Я не понимал, как сейчас Карапчевский собирается переправляться через реку. Плавать в это время года желания не было.

Нас нагонял какой-то кханд. Мы подождали, пока тот дойдёт. Это был бородатый ровесник Михаил.

— Александр Дмитриевич, — сказал он, — я вас перевезу.

Карапчевский не ответил.

На берегу Михаил полез в прибрежные заросли — болотные сапоги пригодились — и вытолкал оттуда лодку. Мы спустились по лестнице в лодку, которую Михаил подвёл к дороге. Он сел за вёсла.

С противоположного берега был виден самый край набережной. Здесь должен был начаться ремонт, и поэтому здесь никто не гулял. Карапчевский опустил руки со сложенными куполом пальцами на бёдра и молчал. На середине реки он прервал молчание.

— Будет вам мост! — сказал он. — Будет. И в гимназию всех верну. Все, и вы, — он ткнул в гребца, — и вы, — ткнул в сторону города, — все будете жить вместе. И учиться вместе, и работать вместе, и жить вместе.

Углы его губ сильно загибались вниз. Михаил грёб, опустив глаза.

Мы вылезли на набережной. Михаил поплыл обратно — к деревянной дороге и деревянным дома, скрытым дымкой. К этому уникальному месту под названием Острова, куда я так долго стремился.

Карапчевский тяжело опустился на скамейку и потёр виски. В воздухе потеплело, осенний запах сырости исчез.

— Ну, что, Иван, сегодня вы смотрели и наблюдали, — сказал Карапчевский. — Что думаете?

Я чесал шею и думал, что Гуров — тоже дифференциатор. Только он дифференциатор со стороны кхандов. Но в отличие от авзанов Гуров имел право быть дифференциатором. Так я думал, а вслух только сказал:

— После многих веков угнетения кханды имеют право не верить нам, ненавидеть нас.

Ещё я думал: они имеют право ненавидеть меня.

На кхандском берегу в паре сотен метров от деревянный дороги посреди кустов можно было разглядеть остатки кирпичного сооружения. Просто груда развалившихся кирпичей. Это же опора моста, который взорвали при военном режиме!

— А что у вас за безделушка? — спросил Карапчевский. — Та, которую Гуров похвалил. Не покажете?

Я с неохотой достал ялк и дал его Карапчевскому. Карапчевский взял его всей ладонью. Я ждал, не изменится ли ялк от прикосновения Карапчевского. Никаких изменений не было.

— Тяжёленькая, — сказал Карапчевский.

Ялк и правда заставлял его напрячься.

— Да, тяжёленькая, — повторил Карапчевский. — Как и все кхандские игрушки. Гуров сам такие строгает. Мы пытались открыть магазин кхандских промыслов, но волокита… всегда волокита.

Он передал мне ялк и спросил:

— Откуда у вас эта штука?

— Подарок, — сказал я.

Глава V. Пять лет назад, август

Август — хороший месяц. Ещё тридцать дней каникул впереди. И ехать в Лесной лагерь в августе не хуже, чем в июне.

К тому же это был не курорт для малышей, где двухэтажные корпуса, кровати, душ, столовая, радио и прочие удобства. Это был настоящий Лесной лагерь для старших классов. Палатки в лесу, костёр, а удобства… Можно обойтись и без удобств.

Отец достал рюкзак из багажника такси.

— Что ты ему туда положила? — спросил он у мамы. — Завтраки, обеды и ужины на весь месяц?

— Можно было доехать до лагеря на такси, — не отвечая на вопрос отца, сказала мама. — Это удобнее, чем на автобусе.