Последний грех

Свернув во двор, он увидел в беседке странное зрелище. Незнакомые парни мерили сантиметром бицепс. Подойдя поближе, Толик с удивлением узнал в этих мускулистых амбалах — салаг, младших братьев его друзей. Правда, теперь они больше походили на младших братьев Шварценеггера. Вчерашние салабоны весили больше сотни, имели бычью шею и громадный бицепс. Толик остолбенел. Конечно, он слышал о, набиравших на гражданке популярность, культуризме и карате, но не думал, что это уже реальность новой жизни. В лексиконе, окруживших его, крепышей то и дело проскальзывали незнакомые слова: метан, маваш, нунчаки. Словно житель глухой деревни, Толик пытался угадать их смысл. Спросить было неловко — салабоны могли засмеять. И тут же в довесок летели новые — бригада, ракетчики, быки. Знакомые по произношению, по смыслу слова значили другое. Только что?! Теперь у него было время все осмыслить.

И Толик осмыслил. Слова, мысли, суть. Бицепсы и бычьи шеи нужны были не для спорта. Подольск, Люберцы, Балашиха, Долгопрудный — крепкие парни из Подмосковья регулярно наезжали в Белокаменную. Самоутверждение проходило через кровь. Поддавшись всеобщему настрою, Толик тоже пришел в качалку. Попробовал — понравилось. Он и в армии не был стройным кипарисом, а здесь и вовсе: тело разнесло, как на дрожжах. До одури поднимая, приседая и качая, из подвальной тренажерки он едва доползал до родной хрущобы и забывался на уже узкой ему кровати. Плечи с трудом пролазили в дверной проем, а рука и вовсе напоминала трехлитровую банку. Видя, как набирает ширину ее Толик, мать недоуменно вздыхала.

— Толик, не гонись ты за мускулами. Лучше об учебе подумай. Да и на работу хорошую надо устраиваться.

Хорошая работа в материнском понимании сводилась к восьмичасовому стоянию у станка и зарплате в двести пятьдесят рублей. Но Толик только отнекивался: «Мам, еще немного отдохну и обязательно». Но отдых все не кончался. Он уже бывал на стрелках, выбивал долги и бомбил кооператоров. И это было только начало. Новая жизнь заводила, и Толик превращался в героя своего времени. Как-то за один вечер в его кармане осело триста восемьдесят рублей. Для него это были деньги. Он купил себе варенки, кроссовки Adidas и майку с изображением Арнольда. Братва прикид оценила, Толик стал правильным пацаном.

Отрезвление пришло позже. Приехав в очередной раз на стрелку, Толины кореша напоролись на засаду. Три десятка с арматурой, цепями и ножами против восьмерых здоровых, но все-таки безоружных. Результат был предсказуем: двое оказались в морге, трое — в реанимации, остальные — в камере ИВС. Конечно, потом были новые стрелки, разборки и даже компенсации, но оборванные жизни компенсировать ничем уже было нельзя. К тому же, как регулярно слышал Кабанов, за такие подвиги светило не только перо люберов или цепь рокеров, но и зона. Реальный срок в семь, десять, а то и двенадцать лет. Кое-кто уже сел.

Смекнув не очень развитым, но все же имевшимся мозгом, он решил отойти. Податься на другой берег. Как это ни удивительно, но в милицию. Кореша от такой перемены ошалели: «Как так — нормальный чел и вдруг в менты?!» Потом, немного попривыкли, хотя и не все. Кто-то его нового окраса не принял: не подавал руки и в упор не замечал на улице. Толику было плевать. В конце концов, у каждого своя дорога. Закончив школу милиции, сержантские лычки Кабанов сменил на звезды лейтенанта. Получил должность опера. Служба началась.

Но друзья-бандиты тоже не стояли на месте: кто-то поднимался, кто-то садился, кто-то умирал. С поднявшимися ему еще предстояло встретиться. И не раз. Но Кабанов и здесь выкрутился, нашел способ в ущерб овцам оставлять волков сытыми. Терял улики, давил на свидетелей, отговаривал терпил, искренне считая, что и без его корешей народу в отечественных зонах хватает. За это и уважали его местные. Хоть и мент, а свой.

Декабрьской ночью 92-го наряд привез в отдел пьяного братка. Задержанный палил из волыны по люстрам ресторана. Охрана сама скрутила стрелка, набила ему морду и сдала вместе со стволом подоспевшему наряду. Налицо были признаки статей «Ношение и применение оружия» и «Хулиганство», а если постараться, то и «Покушение на убийство общеопасным способом». В общем, за наглость пострелять в кабаке молодчик мог провести несколько лет в местах не столь отдаленных. Дежуривший в ту ночь, Кабанов составлять протокол не спешил. Задержанный, мало того, что лыка не вязал, так еще и быковать пытался. Толик решил не трогать его до утра — пусть немного проспится. Но еще до утра ему позвонили. Мягкий баритон представился неким Альбертом и сообщил, что звонит по поручению гольяновской братвы. На что Кабанов, усмехнувшись, пробасил.

— Да, хоть солнцевской. Что хотел?

— Э…, — абонент тактично кашлянул. — Не вежливо, товарищ старший лейтенант, разговариваете. Я с вами на ты не переходил.

— И все-таки, что вы хотели? — Кабанов перешел на официоз. — Только быстрее, у меня много работы.