Последний фронтир. Путь Воина

— Но настоящий момент не может и не должен пугать хотя бы потому, что в нем как раз ничего и нет.

Мор иногда напоминал ей мальчишку. Не мужчину в черном пиджаке, но ярого и горячего, готового брызгать слюной борца за справедливость — ненавидящего идеальность, но к ней же стремящегося. Мире часто казалось, что он нехотя обманывает самого себя, прикидываясь безучастным к чужим судьбам.

— Людям что-то нужно, чтобы чувствовать стабильность. Хотя бы их собственные мысли.

— На девяносто девять и девять десятых бесполезные.

— Именно так.

— А без мыслей?

— Без мыслей они парят в пустоте без крыльев. Это страшно, как падение.

— Или как полет.

— Мор, люди — это люди.

— Ты всегда оправдываешь их.

— Такова их роль. Их игровая площадка — они должны в нее верить.

— Но тебе-то это зачем?

Мира не ответила — она вдруг увидела девушку, которая спрашивала дорогу к дому под номером двадцать пять по улице Народной.

— Что в ней такого?

Мор умел вызывать карту судеб так же быстро, как и богиня Любви. Но ленился.

— Они разругались накануне нового года. Она, будучи беременной, уехала из его города, обидевшись на то, что он просил выделить ему «личную территорию». Прошло время, она многое поняла, у них растет солнечный сын, и она вернулась, чтобы позвать своего мужчину назад.

— И он согласится?

— Не знаю, переломный момент. Но я попробую им помочь.

Сворачивая в незнакомый зеленый двор, сплошь уставленный пятиэтажками, Мор бурчал, как несносный старикан:

— Ты ведь знаешь, что потом будет моя очередь. И мне вместо пляжа придется искать кого-то, на ком моя черная душа сможет отыграться.

— Твоя душа не черная…

— Тебе ее не видно.

— Видно.

Мира уже тянула спутника за девчонкой во двор.

— Зачем ты приехала? Я просил меня не искать. Хочешь поговорить, обсудить что-то?

Часы показывали четыре после полудня; плыли по небу облака, медленно оседал в воздухе пух, с детской площадки доносились веселые и иногда озабоченные крики.

Вика смотрела на человека, которого все еще любила. Несмотря на слова «не приходи», «не нужна», на злостное и неподлежащее обжалованию слово «все» во фразе «между нами все кончено».

— Я приехала не для выяснения отношений.

А он — Владимир — выглядел таким же красивым, как и раньше. Не постарел, не поседел, не поправился, хоть и проползли-пролетели тяжелые для нее полтора года. Белая рубашка, аромат знакомого ей одеколона, чистые отглаженные джинсы.

— Зачем ты позвала меня?

Он теперь жил где-то здесь, переехал. Незнакомое ей место и улица, и дом. Она нашла его по машине — спросила местных, не здесь ли паркуется старый джип? И мужичок с собакой показал.

Владимир на смску: «Я стою у твоей машины», прореагировал неохотно, но прореагировал — вышел. Вика всерьез верила, что не выйдет.

— Хотела на тебя посмотреть…

— Посмотрела?

Не тот диалог, который представлялся ей в мечтах. Ему нечего ей сказать, а на множество ее слов он не прореагирует.

— Зачем мы здесь? — шептал Мор, как будто их могли слышать. Даже руку к уху Миры приложил. — Ты хочешь помочь ему открыться?

— Хочу.

— Тогда самое время.

Вика спросила: «Можно тебя обнять?». Прижалась к стоящему напротив мужчине, как к родному, обвила руками, втянула воздух — его воздух, когда-то их общий…

И Мира уловила верный момент — отправила паре сияющий луч, окутала теплым светом, наполнила энергией благословения.

— Целая семья — это любящая семья. Она его любит…

— А он ее нет. Смотри.

В этот момент Владимир отстранился.

— Я… провожу тебя.

Нарядно одетая девчонка (старалась хорошо выглядеть для поездки) окаменела сердцем. В воздухе вновь прозвучало очередное «нет» — сын будет расти без отца. Что ж, нет, так нет — на этот раз оно стало обоюдным. Вика, внешне спокойная, отступила назад.

— Не нужно, я сама.

— Куда в такой час?

— На такси. Уеду на чем-нибудь…

Вот и все.

Вика, слова для которой стоящий позади мужчина так и не нашел, шла прочь со двора.

— Ты проиграла, Мира, и мне даже не придется «мстить».

Мор съязвил, но вышло невесело. В глазах его спутницы застыла грусть.

* * *

(William Joseph — Return With Honor)

Они ели крендельки в кафе — сладкие, с корицей и сахаром сверху, но не такие свежие, какие выходили из печи Миры.

Это Мор уговорил спутницу воплотиться в физическое тело настолько, чтобы им ненадолго стали доступны человеческие радости человеческого мира — горячий кофе, запах сдобы, ощущение мягких диванных подушек, и все это за пределами собственного дома.

— Не грусти.

Он чувствовал, когда она грустила. Это случалось редко, и всякий раз Мор ощущал, как его собственное сердце размягчается при этом, — Вселенная сохраняла баланс. Стоило Любви пригаснуть, как тьма стремилась обернуться светом, дабы сохранить равновесие. А Мор светом быть не желал.

— Когда ты печалишься, я становлюсь размазней, а мне это не нравится.

— Тебе вечно что-то не нравится.

— Таким уж я создан.

Мор отхлебывал кофе шумно, со смаком. И его же поливал грязью — мол, некрепкий, недостаточно горячий, сварен из плохих зерен.