Последний фронтир. Путь Воина

— Мужик в пиджаке — ее провожатый — говорил, что я должна мстить. Отыскать Килли и пинать его, пока не сдохнет, но эта Мира… Она каким-то образом нарисовала на моей ладони звезду. Меня впустили в Тин-До из-за нее — из-за звезды.

Рим вновь пошевелилась; Белинду несло.

— Я один раз только видела ее после. Проявилась и пропала. Знаешь, я ведь не шла сюда, чтобы остаться, — думала, подлатаю свои ребра и уйду. Типа, исполнила волю этой Миры, а дальше куда глаза глядят. Но я осталась.

«Сама не знаю почему».

Соседка сверху хранила непривычное молчание.

— Я знаю, что я ничего не знаю и не умею, но я… не халявщица.

— Так у тебя предназначение, — вдруг послышалось сверху язвительное и удивленное.

— Что?

Но Рим не желала пояснять.

Они обе долго ворочались, не спали, молчали. И когда Белинда разочарованно решила, что все — на этом диалог завершен, — ее негромко и как-то слишком безэмоционально спросили:

— Ты знаешь, кто такая Мира?

— Нет.

Да, Шицу говорил — Богиня. Но разве это о чем-то сказало? Скорее, запутало.

И вновь тишина старых камней; небо в окне окончательно почернело.

— Я не хотела тебя кусать, — добавила Белинда, извиняясь.

Нет ответа.

«И пусть. Ладно хоть не отматерила и обсмеяла за историю с призраками». Оказывается, совсем не нужно, чтобы тебя поддержали — иногда отсутствие злого слова уже достаточная награда за смелость.

«Хоть выговорилась».

Вскоре темнота кельи сморила усталое за день тело; Лин закрыла глаза и почти сразу же соскользнула в сон.

* * *

Утром она вновь проснулась не от пинка в дверь, но от сигаретного дыма. Рим смолила у окна.

Белинда тут же разлепила глаза — дождь? За окном дождь?

Но снаружи не капало и даже почти не рассвело.

— Эй, ты чего?

Любые пять минут, которые можно было поспать, теперь считались драгоценными, и ни одна сигарета в мире их не стоила.

И жаль, что не дождь — значит, не день Молитвы.

— Она к тебе больше не являлась?

— Кто?

Вопрос соседки поставил Белинду в тупик — о ком речь? В монастыре вроде бы не было никого женского пола.

— Мира.

Сонливость слетела.

— Нет.

«А почему ты спрашиваешь?»

Хотелось спросить это и другое, и еще сотню вопросов, но Белинда уже знала — Рим не ответит. Она вообще отвечает, когда хочет и что хочет.

— Покажи ладонь.

— Там нет ничего, — неприветливо буркнула, — я же говорила. Не видно.

— А Мастер Шицу видел?

— Да.

— Встряла ты, девка, — вдруг выписали ей приговор довольным и одновременно мрачным тоном. — Если тебя сюда прислала Мира, значит, тебе предстоит выполнить какое-то большое предназначение. Потому и взяли без экзаменов. Но все равно ты — халявщица.

— Это еще почему? — насупилась Лин, забыв поинтересоваться, откуда Рим известно про Миру, и что это значит — «выполнить предназначение»?

— Ну, хотя бы потому, что я тебя уже так назвала.

И мадам с ирокезом, улыбнувшись, обнажила кривые зубы.

А через минуту снаружи заколотили в дверь.

— Вот тебе и подъем, бл№ть.

Зашипел о политый из бутылки камень бычок.

* * *

К ледяному озеру они теперь бежали почти бок о бок — еще враги, но уже чуть меньше.

— Обогнать меня решила, малявка?

Лин скалилась и добавляла «газу» — дразнила соседку.

— Обрыбишься, — фыркнули сбоку и дали деру так споро, что Белинда моментально отстала.

Сегодня у нее впервые не болели мышцы. Они теперь чувствовались по всему телу, и Лин, когда имела минутку, шевелила ими. Напрягала живот сбоку или спину, когда лежала на жестком матрасе, и удивлялась тому, что они там есть — полоски плоти, которые так интересно сокращать.

А еще плескалась внутри робкая радость — они с Рим не «срались». Разговор накануне что-то изменил — не настолько, чтобы они перешагнули черту от «пошла ты» до «привет, подруга», но хотя бы отступила душная, похожее на грозовое облако злость.

И еще она теперь знала «цепочку» по именам. Первым бежал тот, кто первым пришел, — Тоно. А за ним по «монастырскому» старшинству — Арван, Данзан, Ням… Поразительно, что она запомнила, но в Тин-До многое, включая сознание, работало по-другому. Безымянным остался лишь «годзилла-тренер», и ведомая любопытством Белинда в очередной раз ускорилась.

— Слышь, а как зовут тренера?

Нет ответа. Обе хрипло дышали, обе выбивались из сил еще до того, как достигали узкой песочной полосы — озерного пляжа.

— Ну, скажи.

— Уму спроси — ты всегда к нему бегаешь.

— А тебя нельзя?

— Я не наседка.

— Я помню.

Лин уже хотела отстать, когда послышался ответ:

— Бурам.

— Это что?

— Имя, дурында!

— Буран?

— Бурам, глухота.

— Сама такая.

Рим почти врезалась в трамплин, уперлась в него носом — ловко заработала руками, карабкаясь наверх. В трех метрах от берега уже фыркал, выплевывая ледяную воду, Лум.

* * *

На обед каша. Зерно. Овес ощущался во рту сухим, но напористым, как жажда знаний, горох структурированным и логичным, как движение небосфер, масло смягчало и насыщало вкус, как сладкоголосая ложь — столь необходимая, когда голая правда режет острыми краями.

Мяса не было.