Последний фронтир. Путь Воина

Никакого распределения мест не было и в помине — чистая случайность «кто кому достался». И слева Лин за руку держал незнакомый ей мужик средних лет с короткой стрижкой, некрасивым, но не отталкивающим лицом и в бежевом халате, а справа один из коллег послушников, чьего имени она до сих пор не знала. Самый высокий и долговязый.

Люди собирались в единый круг, не спеша, но и не мешкая. До тех, кто стоял напротив, метров пятьдесят; на полу удивительной красоты мандала — узор из множества лепестков, линий и точек.

Круг, наконец, соединился — все в сборе. Кто-то закрыл высокие сводчатые двери, присоединился к «хороводу»; вокруг стихло.

Лин нервничала — Ума обещал, что она все поймет на месте. Она, конечно, постарается, но…

И тут зал наполнился ровным низким звуком — кто-то из соседей запел. Звук нарастал, делался насыщеннее — нота звучала, вибрировала, отражалась от стен, набирала мощь.

Они поют, но она не знает мелодии… Черт. Ладно, будет просто плыть по течению, там разберется — или присоединится, или переждет.

Хоровод ожил — поочередно, передавая эстафету один другому, принялись поднимать и опускать сцепленные руки монахи — по кругу пошла волна. Ладно и светло запели. К песне присоединялись все новые и новые голоса — пели знакомые ей старцы и незнакомые мужи. Пели послушники. Каждый покачивался. Лин покачивалась тоже. Зазвучали слова.

Что петь, она не знала, но поняла, что растворяется в существующем хоре, что испытывает все меньше дискомфорта — настолько доброзвучно звучала песня. Пропала неловкость, пропала робость — осталось любопытство и благоговение. Речь не разобрать, но и не нужно — энергия, что шла от людей к мандале, а затем к потолку, ощущалась кожей.

Хор набрал мощь через минуту. Где-то (возможно, в ее воображении?), вторя ритму, бил на фоне гулкий барабан, тонко и ровно звучали трубы. Храм радовался.

Белинда радовалась тоже. Просветлело на сердце. Она смотрела в благословенные лица и пила доброту из глаз, словно нектар. А доброта была у всех. Раскачивался круг, раскачивалась она сама, передавала бегущую по колесу эстафету «волны», радостно сжимала чужие пальцы. Забылось, что незнакомцы.

Лучей, что лились из сердец, не было видно, но они были — она их чувствовала. То были лучи счастья, которыми люди делились с миром — говорили спасибо за себя, за жизнь, за близких, за все хорошее, что наполняло каждый их день. И в ее груди вдруг тоже исчезла заслонка — та самая, что мешала свету течь наружу. Открылось вдруг сердце.

И Лин — вот никогда бы не подумала, принялась радостно мычать вместе со всеми. Нет, не как фанатик, попавший под влияние момента, но как человек, искренне желающий присоединиться к прославлению жизненных благ. Ведь было хорошее, было! И за него в эту самую минуту хотелось сказать спасибо.

Все мощнее, все ярче бежала по кругу волна, все чаще вздымались и опускались руки, все громче, все красивее звучала песня. И пропала вдруг разница — между молодыми и стариками, между умными и глупыми, между всеми ними. Стерлись границы — в зале остались равные другу другу люди, желающие поделиться добром.

Храм пульсировал; будто дрожали и гудели стены, наполнялись светом и безмятежностью старые камни. Дождь? Может быть, снаружи, но не внутри.

Белинда никогда не испытывала подобного — себя единой с кем-то. Цепочка людей сделалась цельной — нет лиц, пальцев, нет раскрытых ртов — есть беспрерывный поток энергии. «Спасибо, спасибо, спасибо», — пела песня. «Спасибо», — излучали сердца. «Спасибо», — сияли души.

Ей хотелось купаться в этой энергии вечно, постоянно, утром и вечером. Каждый-каждый день, чтобы без перерыва…

Но… в какой-то момент трубы и барабаны в ее голове стихли, волна плавно унялась, голоса стихли. А свет в зале остался. Много света. Сияла позолота, волновались от счастья фрески, новым смыслом наполнилась каждая спираль узора мандалы на полу.

Члены хоровода кланялись друг другу.

Незаметно расцепились пальцы, разъединились люди.

Кто-то открыл входные двери.

* * *

Народ валил из зала сплошным потоком, как публика в театре во время антракта. Белинда отыскала Уму.

— Послушай, это ведь поразительно! Почему мы не делаем так каждый день? Я бы… Я бы…

Она не находила слов.

Ума улыбался.

— Энергия долго держаться. Сильная. Каждый день не нада.

— А я бы… Эх…

Она бы да — пела каждый день. Выучила бы слова, первой бы бежала в зал, чтобы еще раз испытать странное и прекрасное чувство единения с людьми и всем сущим. Ведь даже Рим просветлела во время песни лицом — Лин видела, — и они даже на секунду соприкоснулись не взглядами, а душами. В которых нет ругани.

— Ума, а часто идут дожди?

— Не часта.

— Жаль.

В эту самую минуту Лин подумала, что, если бы знала, как разозлить духов на холме, однозначно воспользовалась бы этой возможностью. Чтобы Великая Молитва обязательно прозвучала еще раз.

* * *