Последний Эйджевуд

— Зайдем в кафе, — предложил Рудольф. — Во-первых, это удобнее с точки зрения конспирации, а во-вторых, немного подкрепимся: неизвестно, когда в следующий раз придется поесть.

Товарищи зашли в первый попавшийся бар. По дороге Рудольф купил вечерний выпуск правительственных «Известий».

Несмотря на поздний час, в баре было людно и шумно. В одном конце, на эстраде, под звуки разбитых клавикордов, тромбона, скрипки и барабана, обнаженная пара — мужчина и женщина — отплясывала модный и наипохабнейший чарльстон, обливаясь потом. Танцоры то и дело на миг останавливались — этого требовали «па» танца — и наспех растирали по лицу и голой груди капли грязного пота.

В другом конце бара шел митинг. На столе среди опрокинутых бутылок и стаканов стоял растрепанный человек в разорванной и засаленной рабочей одежде. Он бил себя кулаками в грудь, ерошил волосы и, очевидно, что-то говорил. Но оглушительные завывания квартета, возгласы танцоров и общий шум не позволяли разобрать ни слова. Время от времени оратор бросал в сторону эстрады яростные и угрожающие взгляды.

— О чем он говорит? — спросил Владимир у официанта.

Лицо официанта распылось в широкую улыбку:

— Сам черт не разберет, товарищ. Да и не услышит ничего. Одно ясно — он агитатор белых. Это стало понятно с первых же слов, когда он начал призывать к войне с большевиками. А танцоры и музыканты — красные. Чтобы отвлечь внимание публики и не дать ей слушать этого шута, они начали играть и танцевать. Агитатор раз десять начинал свою речь, — и артисты каждый раз его обрывали. Тогда он решил взять их измором, считая, что рано или поздно они выбьются из сил. И вот уже полчаса он пытается их перекричать, а они, не переставая, играют и танцуют… Только вот боюсь, товарищ, что артисты не выдержат. Видите, как они вспотели? А у бедной Эммы уже ноги трясутся — она сейчас упадет в обморок.

Рудольф невольно улыбнулся. Боб взорвался могучим хохотом, заглушая и оркестр, и оратора.

— Браво, наши! — заорал он танцорам, размахивая шляпой. — Валяй!

Но Владимира, непривычного к подобным сценам, этот случай глубоко тронул.

«Чем не пример достойной революционной борьбы? — подумал он. — Немощные музыканты и люмпены-артисты, неспособные к активной борьбе, помогают своим товарищам, чем могут — малым, мелочью. И эта мелочь — большой вклад».

Бедная Эмма завершила танец; она сделала последнее па, бессильно согнулась, попыталась выпрямиться, но рухнула без сознания. Партнер даже не взглянул на нее и продолжал танцевать. Владимир бросился к Эмме, чтобы помочь ей, но Рудольф остановил его:

— Оставьте, товарищ, у нас есть более важные и срочные дела. Наши о ней позаботятся.

Товарищи пересели за столик подальше от оратора.

Рудольф велел подать ужин.

В это время оркестр взял аккорд, оборвал — и мелодия утихла. Громко лопнула струна на скрипке, замолчали клавикорды… Звучали только гулкие удары барабана, но вскоре и он замолк…

Агитатор победно оглядел зал и рассек внезапную тишину хотя и хриплым, но еще сильным голосом. Он призывал рабочих поддержать правительство и начатую им войну. Он опровергал обвинения в измене и продажности, брошенные Совету профсоюзов. Наконец он перешел к буржуазии, обругал ее, но констатировал, что при всем том, в тяжелый для всего народа момент войны, пролетариат должен выступить вместе с буржуазией против общего врага, посягающего на его благосостояние.

Слова агитатора утонули в презрительных выкриках. Аудитория заволновалась.

— Это ложь! Такое слышали еще наши родители от лакеев Второго Интернационала во время последней мировой войны. Но российский пролетариат не стал слушать этих лжецов, и теперь у него пролетарская власть! — неслось со всех сторон.

— Прихвостень! Наемник! Провокатор! Бей его!

Слушатели, опрокидывая стулья и столики, надвинулись на оратора. Но несколько господ, которые сидели в стороне и, казалось, не участвовали в митинге, вдруг бросились его защищать.

— Это переодетые полицейские, — пояснил Боб Владимиру. — Они охраняют агитаторов. Смотрите, они не стесняются употреблять атрибуты своей власти! — рассмеялся он, указывая на добровольных защитников. Те вытащили из-под пиджаков резиновые полицейские дубинки и лупили ими по головам и спинам возмущенных слушателей.

С помощью дубинок и еще нескольких полицейских в форме «прения по докладу были закрыты», как выразился Боб.

Товарищи могли теперь обсудить свои дела.

— Мой план или, лучше сказать, первая часть моего плана, которую мы сейчас рассмотрим — очень проста, — начал Рудольф. — И вот этот сегодняшний вечерний выпуск правительственных «Известий» окажется для нас очень полезным. Я уже успел просмотреть газету и нашел то, что мне было нужно.

Товарищи теснее придвинулись к нему. Рудольф оглядел зал и сменил тон: