Последний единорог

Домой возвращался раз наш Капитан
С охоты в лесах Короля.
Вдруг видит: стоит молодой человек —
Грустней не носила земля.

«Что нового, милый, скажи–ка ты мне,
Тревожит тебя что за дело?
Утратил прекрасную ль даму свою?
Иль чесотка тебя одолела?»

«Чесотка неведома мне, дуралей,
Но с поникшей хожу головою,
Ибо три моих брата красотку мою
Разлучили коварно со мною.»

«Я — Капитан из зеленых лесов,
Нет друзей моих лучше и краше.
Если я твою даму спасу для тебя,
То какую мне службу окажешь?»

«Вот только попробуй кого–то спасать —
С целой рожей уйдешь ты едва ли.
Но на шее носила она изумруд —
И его тоже братья отняли.»

И пришел к трем ворам храбрый наш Капитан,
И заставил он меч свой запеть:
«Даму можете взять, но отдайте мне то,
Что в короне могло б заблестеть.»

— Вот начинается самая лучшая часть, — прошептал Шалли на ухо Шмендрику. Он нетерпеливо подпрыгивал на цыпочках, обхватив при этом себя руками.

Но слетели плащи, обнажились мечи,
Все забылось, покой — и подавно.
«Ну, не будь я собой, — тут вскричал Капитан, —
Не видатъ вам ни дамы, ни камня!»

И гонял он их вверх, и гонял он их вниз,
И гонял взад–вперед как баранов…

— Как баранов… — выдохнул Шалли. Он раскачивался, мычал и правой рукой парировал удары трех мечей на протяжении оставшихся семнадцати куплетов, в восторге не замечая ни насмешек Молли, ни возраставшего беспокойства своих людей. Наконец, баллада закончилась, и Шмендрик громко и честно зааплодировал, хваля Вилли Джентля за технику игры правой рукой.

— Я называю ее «щипком Аллана Э–Дейла», — ответил менестрель. Он бы продолжил свои объяснения и дальше, но его прервал Шалли:

— Хорошо, Вилли, ты хороший мальчик, теперь сыграй остальные. — И он широко улыбнулся тому выражению на лице Шмендрика, которое тот хотел бы считать приятным изумлением. — Я сказал, что обо мне есть несколько песен. Если быть точным, то тридцать одна, хотя в настоящее время ни одной из них нет в коллекции собирателя Чайльда… — Его глаза внезапно расширились, и он схватил волшебника за плечо. — А вы сами случайно не мистером Чайльдом будете? Он часто ходит собирать баллады, переодевшись простолюдином, так я слышал…

Шмендрик покачал головой:

— Нет. Мне очень жаль, но нет.

Капитан вздохнул и отпустил его плечо.

— Не имеет значения, — пробормотал он. — Всегда надеешься, конечно, и даже теперь — чтобы тебя коллекционировали, удостоверяли, аннотировали, имели твои различные версии и варианты, даже чтобы ставили под сомнение твою подлинность… Ну ладно, ничего. Пой остальные песни, Вилли, друг мой. Когда–нибудь это тебе пригодится — при записи в полевых условиях…

Разбойники заворчали и зашаркали ногами, отшвыривал камешки. Хриплый голос рявкнул из дальних безопасных теней:

— Не–а, Вилли, спой нам настоящую песню. Спой про Робин Гуда.

— Кто это сказал? — Меч Шалли, свободно болтавшийся в ножнах, клацнул от резкого разворота. Лицо Капитана внезапно показалось бледным и усталым, как облизанное лимонное драже.

— Я, — ответила Молли Грю, хотя это было неправдой. — Людям наскучили баллады о твоей храбрости, милый Капитан. Даже несмотря на то, что ты сочинил их сам.

Шалли сморщился и украдкой бросил взгляд на Шмендрика.

— Но они ведь все равно могут считаться народными песнями, а, мистер Чайльд? — тихо и встревоженно спросил он. — В конце концов…

— Я не мистер Чайльд, — сказал Шмендрик. — Я действительно не мистер Чайльд.

— Я имею в виду, что нельзя оставлять эпических событий на произвол народу. Народ все перепутает.

Пожилой бандит в изодранном наряде из бархата пробрался вперед:

— Капитан, если у нас должны быть народные песни — а я полагаю, что они должны у нас быть, — то мы считаем, что они должны быть правдивыми песнями о настоящих разбойниках, а не об этой лживой жизни, что мы тут ведем. Не обижайтесь, Капитан, но мы действительно не очень веселы, тогда как везде говорится…

— Я весел двадцать четыре часа в сутки, Дик Бредни, — холодно отчеканил Шалли. — И это — факт.