Последний довод побежденных

— Нельзя оставлять врага, тем более если ты в такой выигрышной ситуации. Если бы ты завалил их всех, правдой бы являлось лишь то, что скажем мы. А теперь казачки прекрасно знают, кто их рассчитал! То же и с другими. Контроль обязателен, понимаешь, Нельсон?

Я сделал небольшой перерыв. Нельсон, насколько я мог его узнать, относился к той породе людей, которые любые слова воспринимает в штыки. Учить его я не собирался. Но немного встряхнуть мозги было не лишним. Дело, может, и не в том, что он не выстрелил или не попал. Дело в принципе, в отношении к жизни. К нынешней жизни.

— Ты пойми, Нельсон, мы попали в хреновую ситуацию. Тут нам не рады, вообще никто. Никто не попытался хотя бы раз нам помочь, а вот использовать нас все горазды. Именно поэтому нам с тобой нужно относиться к этому миру так, как он относится к нам. Тебе следует научиться стрелять в этих людей, попадать в них, научиться убивать. И убивать раньше, чем они смогут проделать то же самое с тобой.

Возможно, Нельсону казалось, что он очень крут, прикончив парочку обормотов. Но это было не более чем иллюзией. Очень опасное заблуждение.

Из всего проделанного Нельсоном положительной оценки заслуживал лишь бросок гранаты, посредством которого он смог отвлечь внимание противника. Гордиться попаданием по мишеням, находящимся в пяти метрах, я бы не стал. Остальное же у Нельсона вышло из рук вон плохо. Он делал неправильно практически все, и останавливаться на конкретных промахах не имело смысла.

Вместе с тем в одном Нельсон не сплоховал. Он спас меня. И этот его поступок искупает все остальные промашки, допущенные им.

— Все, что я говорю, нужно исполнять безукоризненно. Убивать тоже. Понимаешь, нам тут с тобой никто ничего не даст, никто не подарит ничего, никто не пожалеет. Мы будем иметь лишь то, что в состоянии сами взять и защитить от других. Восприми это как истину, Нельсон. Никто не играет в нашей команде. Только ты, я и винтовка Мосина, понимаешь?

Внимательно меня выслушав, Нельсон кивнул в ответ. Он понимал. И соглашался со мной. Да и не могло быть иначе. Все же он действительно спас меня, даже рискуя своей жизнью. Что ни говори, а это сближает.

Не думаю, что кто-то всерьез поверил в то, что мы немцы. Развод Нельсона был на шару, и оттого в принципе не должен был получиться. С другой стороны, в ситуацию он врубился правильно, это могло хотя бы притормозить наших гостеприимных хозяев.

В общем, я лежал на своем месте и напряженно думал. Смотрел в темный, в паутине, потолок с высокими старыми балками и предавался размышлению. Если местный врач прав, то страшных повреждений мне не нанесли. Перелом ребер к тяжким травмам не относится. Мне, конечно, не семнадцать или восемнадцать лет, чтобы все заживало как на собаке, но и к стариканам я не отношусь. Значит, прикидывать нужно по-среднему.

Учитывая, что я более-менее здоровый, без хронических заболеваний, в лучшем случае заживления мне следует ожидать через две недели. В самом лучшем случае. Ну, положим, спустя неделю или десять дней начнется первичное сращивание. Иными словами — пипец. Не думаю, что нас будут укрывать неделю. Скорее, я даже уверен, что нас сдадут в самое ближайшее время. И вопрос, кому сдадут, волновал меня меньше всего. Так уж вышло, что в этом мире мы чужие для всех. В какой бы лагерь мы сейчас ни попали, ничего хорошего ждать не приходится.

Признаться, размышляя в подобном ключе, я чувствовал себя скверно. Можно было крепиться и показывать Нельсону, что мне все по барабану, но в действительности я прекрасно понимал: наше дело труба. Период первоначального везения кончился. Неважно, кто получил ранение, которое лишало мобильности, — я или Нельсон. Совершенно неважно. Главное, что все наши барахтанья, все варианты «не плыть по течению» отметены самой жизнью. Выражаясь высокопарно, мы потерпели крах.

На что надеяться теперь? Если изначально мы устраивали движуху, пытаясь определиться во времени и пространстве, то сейчас у нас и надежды не оставалось ни на какое чудо. Ну, хорошо, свалили мы сейчас из этой деревни. Что делать дальше, куда идти? В услужение к казакам — так не возьмут они нас больше. Да и сшибать кукурузу с селян и продавать их зверью я был не намерен. Даже когда это модно еще было, в двухтысячных, подобным я не занимался. Дальше что, к немцам? А вы их видели? Видели, кто для них русские? Вот то-то же. Боюсь, что в этом мире победила не идея белого братства, а какая-то извращенная ересь, позволившая превратить русских в рабов. И это опять же была не моя тема.