Последний довод королей

Ужасающий обхватил Девять Смертей и стал прижимать к себе. Зазубрины на поврежденной броне впивались в тело. Все плотней и плотней прижимал его к себе великан. Шип на пластине доспеха пронзил Девяти Смертям щеку, скрежетнул о зубы и проколол язык. Рот наполнился соленой кровью.

Девять Смертей будто придавило скалой. Как он ни злился, как ни горел гневом, как ни старался вырваться и ни вопил от ярости, ручищи великана держали его крепко, словно земля — покойника. Из порванной щеки, из ран на спине сочилась кровь; кровь, обжигая, хлестала из пробоины в броне Ужасающего.

Мир полыхал. Где-то над этой домной, над этим котлом, этим тиглем, кивнул Бетод, и холодные руки гиганта начали сжиматься сильнее.

Ищейка шел на запах. Нюх его редко подводил, и сейчас он надеялся — очень надеялся, — что взял верный след. Запах был отвратительный, словно кто-то забыл достать из печи сладкий пирог. Ищейка вел товарищей по пустому коридору, по утопающей в тенях лестнице; он крался по сырой и темной, запутанной утробе холма Скарлинга и наконец расслышал нечто столь же дурное, сколь и запах, на который шел. Женский голос, очень тихий, напевал песню на чужом языке.

— Кажется, нашли, — пробормотал Доу.

— Не нравится мне это пение, — прошептал в ответ Ищейка. — Ведьма ворожит, не иначе.

— А ты чего хотел? Гребаная ведьма, на то и ведьма, чтобы ворожить. Зайду к ней сзади.

— Нет, жди… — Но Доу уже на цыпочках метнулся в обратную сторону. — Твою мать.

Ищейка пошел дальше на запах, Молчун крался за ним следом. Пение становилось все громче, отчетливей. Из сводчатого прохода в конце коридора лился свет. Он вжался в стену и выглянул за угол.

Комната и правда напоминала обиталище ведьмы: темная, без окон, освещенная единственной жаровней. Шипящие угли отбрасывали на стены грязновато-красные отблески и наполняли воздух сладковатым зловонием. Всего в комнату вело четыре прохода. Всюду стояли горшки и кувшины, с закопченных стропил свисали пучки трав, хворостинок, сушеных цветов — их тени напоминали силуэты повешенных.

Над жаровней, спиной к Ищейке, широко раскинув бледные руки, стояла женщина. На ее тонких, блестящих от пота запястьях поблескивали золотые браслеты; на плечи ниспадали спутанные черные волосы. Ищейка не понимал ее пения, но догадывался, что ведьма творит темные чары.

Молчун поднял лук и вопросительно выгнул бровь. Ищейка покачал головой и молча достал нож. Попробуй попади в ведьму, а попадешь — кто знает, что она выкинет? Холодной сталью по шее — вот верный способ.

Вдвоем они вошли в комнату. Горячий воздух был плотен и густ, как болотная жижа. Ищейка старался не дышать — просто чтобы не задохнуться. Кожа моментально покрылась испариной, или же на ней осел пар. Он осторожно ступал между горшков, венков и бутылок. Потными пальцами стискивал рукоять ножа, глядел в спину ведьме, между лопаток, готовый вонзить туда сталь…

Он задел ногой кувшин, и тот покатился по полу. Ведьма резко обернулась, прекратив петь. Сухим и бледным лицом она напоминала утопленника; подведенные черной краской узкие глаза были синими и холодными, как океан.

Круг замолчал. Щитники, чьи лица вытянулись, больше не держали границу. Толпа напирала на них сзади; жители Карлеона чуть не падали через парапет, но и на стенах воцарилась мертвая тишина.

Как ни напрягался Девятипалый, как ни выкручивался, великан держал его мертвой хваткой: под синей кожей бугрились мышцы; огромные ручищи выжимали жизнь. Вест, глядя на это, беспомощно кривился. Столько жертв, столько погибших — и все напрасно. Бетод уйдет.

И вдруг Девятипалый зарычал по-звериному. Хватка Ужасающего была крепка, но синяя рука дрожала, как будто не в силах окончательно сломать противника. Вест напряженно замер, глядя на это. Толстый ремень щита впился в ладонь, челюсти сжались так, что заболели зубы. Поединщики намертво сцепились, напрягая все свои силы, и застыли, словно окаменевшие, в центре круга.

Ищейка прыгнул на ведьму, занося нож для удара.

— Стой.

В мгновение ока он замер. Такого голоса он прежде не слышал. Одно слово — и в голове не осталось ни мысли. Ищейка почти не дышал, желая лишь, чтобы бледная женщина сказала еще что-нибудь.

— Ты тоже, — обернулась она к Молчуну. Тот опустил лук, и на его обмякшем лице мелькнула глупая улыбка.

Оглядев Ищейку с головы до пят, женщина разочарованно надула губы.

— Разве так ведут себя гости?

Ищейка недоуменно моргнул. О чем он только думал, врываясь сюда с ножом?! Разве можно так поступать? Ищейка зарделся до корней волос.

— Ой… прости… клянусь мертвыми…

— Угу! — сказал Молчун. Отбросил лук в угол, будто кусок дерьма, и озадаченно уставился на стрелу у себя в руке.

— Так-то лучше. — Она улыбнулась, и Ищейка сам осклабился как дурак. Изо рта у него потянулась струйка слюны. Пока она говорит, все остальное не имеет значения. Она поманила их длинным белым пальцем. — Что же вы стоите так далеко от меня? Давайте ближе.