Последний довод королей

Он хмурился, глядя, как проступают из темноты и утренней дымки силуэты шатров и знамен Бетода. Что еще оставалось делать? Только ждать. Люди смотрели на него с надеждой, в ожидании чуда, спасения. Но Ищейка не умел творить чудес. Вот тебе долина, вот стена, и никакого пути к отступлению. Последнее, кстати, и было изюминкой плана. Удастся ли выстоять еще один день? О том же он думал и вчера утром.

— Ну, что на сегодня приготовил Бетод? — пробормотал он себе под нос. — Что задумал?

— Бойню? — буркнул Молчун.

Ищейка бросил на него тяжелый взгляд.

— Я бы сказал «атаку», но не удивлюсь, если до конца дня она превратится в то, о чем ты говоришь. — Он прищурился и посмотрел вдаль, на утопающую в тенях долину, надеясь увидеть то, чего ждал долгих семь дней. Знак, что идет армия Союза. Однако за лагерем Бетода, позади его шатров, знамен и моря людей не было ничего — лишь голая каменистая земля и дымка, что стекалась в темные расселины.

Тул ткнул его в ребра огромным сильным локтем.

— Что-то мне план разонравился. Дождаться Союза? Выглядит слишком рискованно. Можно еще передумать?

Ищейка не рассмеялся. Веселья в нем не осталось.

— Вряд ли.

— Да. — Великан грустно выдохнул. — Вряд ли.

Семь суток прошло с того дня, как на стену впервые набросились шанка. Семь дней, а казалось, что миновало семь месяцев. В теле не осталось ни единого мускула, который бы не болел. Логен был весь покрыт синяками, рубцами, ссадинами, ушибами и ожогами. Длинный порез на ноге он перевязал, как и отбитые ребра; в волосах скрывалась пара здоровенных шишек; плечо ныло в том месте, где на него пришелся удар щитом. Рассаженные колени опухли, так часто он пытался достать ими дикарей и, промахиваясь, бил по камням. Все его тело превратилось в один большой синяк.

Остальные чувствовали себя не лучше. Даже дочь Круммоха умудрилась где-то оцарапаться. Позавчера один из парней Трясучки лишился пальца, мизинца на левой руке. Теперь морщился, глядя на замотанный в грязные тряпки обрубок.

— Жжется, — сказал он, посмотрев на Логена. Сжал и разжал кулак.

Наверное, Логену следовало его пожалеть, ведь он и сам помнил боль от потери пальца. Еще сильнее было разочарование — осознание, что он лишился частички собственной плоти. Однако в сердце уже не осталось сочувствия, разве что к себе самому.

— Да, и у меня жгло, — обронил он.

— Чувство, будто палец еще на месте.

— Да.

— Оно пройдет?

— Со временем.

— Долго ждать?

— Скорее всего, дольше, чем нам осталось.

Воин медленно и горько кивнул.

— Понятно.

Казалось, за семь дней натерпелись и камни, и отсыревшие доски самой крепости. Новый парапет обрушился, его по мере сил восстановили, теперь он снова крошился. Подпертые изнутри булыжниками, ворота годились разве что на топливо для костра; сквозь дыры проходили лучи рассветного солнца. Один хороший удар — и они рухнут. Да что там, один удар — упадет и Логен.

Он отхлебнул из фляги протухшей воды. Воду уже черпали с самого дна бочек. Еды тоже не хватало, как и всего остального. Но больше всего не хватало надежды.

— Я еще жив, — уныло прошептал Логен. Радости в его голосе прозвучало даже меньше, чем обычно. Далекий от цивилизации, он с радостью променял бы крепость Круммоха на мягкую постель, возможность поссать в дыру в странной уборной и даже презрительные взгляды тощих, изнеженных болванов. Когда он в тысячный раз спрашивал себя, зачем вернулся, из-за спины донесся голос Круммоха-и-Фейла.

— Ну и ну, Девять Смертей, да ты никак притомился?

Логен насупил брови. Бред здоровенного горца уже порядком бесил.

— Дел выше крыши, если ты не заметил.

— Заметил. К тому же я и сам неплохо вложился, да, лапочки? — Трое его детей переглянулись.

— Да? — тонким голоском ответила девочка.

Круммох сердито посмотрел на них.

— Не нравится, какая пошла игра? А ты, Девять Смертей? Луна тебе больше не улыбается? Ты напуган?

Логен пристально и сурово посмотрел на жирного ублюдка.

— Просто устал, Круммох. Надоела твоя крепость, твоя жрачка и больше всего — твоя сраная болтовня. Уж больно противно ты хлопаешь жирными губами. Иди-ка отсюда и засунь луну себе в задницу.

Круммох улыбнулся, ощерив темные зубы.

— Вот это я в тебе и люблю. — Тут его подергал за полу рубахи сын, который таскал копье. — В чем дело, парень?

— Что, если мы проиграем, пап?

— Если что? — прогремел Круммох. Ударом наотмашь он сбил сына с ног. — Встать! Никто здесь не проиграет, парень!

— До тех пор, пока луна любит нас, — негромко добавила его сестра.

Мальчик поднялся, утирая кровь из разбитой губы. Казалось, он вот-вот расплачется. Логен прекрасно знал, что он чувствует. Стоило, наверное, объяснить Круммоху, как следует обращаться с детьми. Может быть, стоило в первый день… или во второй… не сейчас. Он слишком устал, у него болит все тело, и именно это его и заботит.

Черный Доу бодрым шагом подошел к ним. У него единственного в лагере настроение не испортилось, а даже улучшилось. Если Черный Доу улыбается — ты в полном дерьме.

— Девятипалый!..

— Доу. Что, больше сжигать некого?