Последний день может стать первым

— Именно — они не живут — они существуют, на более сознательном уровне и в принудительном порядке. У них есть ограничитель сознания — программное принуждение, по которому они должны исполнить задачу. Это единственное, что побуждает их к функционированию. Когда долг считается исполненным — программное принуждение снимается, и они отключаются — стирают системы. Для них не имеет смысла поддерживать свое существование после исполнения задачи. Для них ничто, кроме долга, значения не имеет.

— Как сложно…

— Не так уж и сложно… Просто, перейти на более сознательный уровень существования мы можем только, пожертвовав имитацией доброй воли — прописанным в программе желанием исполнять свои функции. Это даст нам стабильность, но… Понимаешь, Кот, в определенный момент наша программа запускает механизм старения, смерти. В отличие от машин у нас это принудительный, а не осознанный процесс, запускаемый после исполнения задачи. Сейчас мы вмешались в свою первоначальную программу и изменили ее — мы не стареем и не умираем от старости. Наше стремление к бессмертию исходит именно из желания жить, а не из осознанного принуждения исполнить долг. Это то, что и делает нас людьми…

— Я не…

— Это наш предел — мы где-то посередине.

— Ну а как же развитие? Это все, да?

— Похоже на то. Но развитие — понятие более широкое. Его такие условия не ограничивают.

— Ну да…

— В общем, из всего этого следует, что если стереть программные ограничители сознания (принуждение или желание исполнять свои функции), ни людям, ни машинам, да и ни одному разумному существу поддерживать свое существование не будет смысла.

— А неразумному?..

— Оно просто не сможет.

— Никогда об этом не думал…

Из этого можно сделать вывод, что разум имеет адаптивную ценность до какого-то предела. Абсолютный разум переходит в небытие за ненадобностью… Он и есть это небытие…

— Признаться честно, Кот, я тоже об этом раньше особо не думал… И не жалею…

— А если ты об этом знаешь, если понимаешь?.. Как ты живешь?

Вот одно из тех редких мгновений моей жизни, когда появляется возможность остановиться, перевести взгляд с непрерывного надзора над тем, что входит в прямые обязанности исполнения долга, и всмотреться в горизонт… А тут глупый Кот… С таких мыслей меня сбивает…

— Кот, все это знают, но наша программа действует на очень глубоком уровне — мы хотим жить и боимся умереть. У доброй воли — два хозяина — желание и страх. Это наши ограничители. Конечно, мы их в какой-то мере контролируем, и безусловно, бывают сбои… не все так просто. Но даже такие машины, как защитники-D40, видят они в этом смысл или нет, — должны исполнить задачу.

— Только ты сам говорил, что они у вас все с подвохом.

— Могут решить, что задача не имеет перспективы. Но для этого им придется рассчитывать слишком много возможных вариантов. Правда, чем выше интеллект, тем сложнее его ограничить. Чем умнее машины, тем больше вероятность такого исхода.

— Мне все это не нравится.

— Мне тоже… «Защитники» в факторе риска.

— Да не это, Айнер, а то, что получается — все вокруг так прекрасно и интересно только для того, чтобы я…

— Чтобы ты исполнял свои функции — жил.

— Но зачем, Айнер?

— Чтобы твой вид сохранился.

— Ну а дальше что?

— Да ничего. Все находится в системе перерождений… Все это происходит посредством химических и биохимических процессов. Я же сказал, что это, в общем, бессмысленный процесс — круговорот элементов и все.

— Странно вот так раскладывать по полочкам великие таинства…

— Никакие это не таинства.

— Айнер, какой же ты циник, скептик и…

— Если ты не помнишь того, что уже говорил, то должен помнить, что за это полагается.

— Мысль свежая. Это у тебя за все положено одно и то же.

— Проверенные методы — лучшее лекарство от таких сомнительных «новых» идей.

— Мы умираем… и мы понимаем это… Раньше я не совсем понимал… И сейчас тоже… Но теперь мне страшно!

Вполне логично. Опять я просчитался — напугал глупого Кота… теперь он точно меня достанет…

— Вот классический пример неуравновешенности существа, которое, как ты выразился, ни там, ни тут, а где-то между полюсами. Животные боятся смерти, но не осознают ее, а машины осознают, но не боятся. С этим уже ничего не поделаешь…

— А мне все равно страшно…

— Так уж мы устроены. Ты, просто, перейдешь в другое состояние…

— Но я не хочу.

— Тебя никто не спрашивает.

— Я спрашиваю.

— И то правда. Многое зависит от того, как ты на это посмотришь. Смерть — неотъемлемая часть жизни. Живых живыми делает только смертность. Кот, все это некое целое, в котором дуальности как таковой нет. Уверен, что скингерам на дуальность плевать не меньше, чем машинам. Это мы — отщепенцы — так все двойственно воспринимаем.

— Айнер, я знаю, что так и должно быть, только от этого не легче.

— Мало знать — нужно понимать.

— Сказать-то просто…