Последний август

Мама заплакала в подол ночной рубашки, папа опустил свою ладонь на слепые раскрытые глаза деда. А когда ладонь отнял, дед лежал безразличный, посеревший, с сомкнутыми губами и закрытыми глазами, словно и не жил никогда. Только костлявые пальцы крепко держали край одеяла. На пару дней Аллочку отправили к тете Даше. Когда она вернулась — ни деда, ни одеяла уже не было. Лишь на столе стоял граненый стакан, наполненный водкой и прикрытый горбушкой черного хлеба...

***

— Ты правда пойдешь в школу в этом году?

— Да, меня поведут показывать директору. Ноябрьских тоже принимают.

Мы сидели на корточках, измазанные шелковицей, со свежими царапинами на руках и ногах. Выпускали кузнечиков из банки. Кузнечики были какие-то вялые, а может, им до того понравилось в банке, что и выпрыгивать не хотели.

— Как ты думаешь, в школу нужно будет ходить каждый день?

— Ты что? В школу ходят, когда хотят.

— Я тоже так думаю... — Аллочка вдруг лукаво прищурилась. — Хочешь, я тебе что-то покажу?

— Покажи.

— Пошли, — она взяла меня за руку и потянула за собой.

— В малину нельзя, — я вырвал руку.

— Почему?

— Там... — скажи про змею — еще засмеет и назовет трусом. — Она невкусная.

Аллочка повела плечом, посмотрела вокруг — нет ли кого. Вдруг подняла подол платья и сняла трусы.

— Смотри.

Я уставился, как стоокий Аргус, — всеми глазищами. Неужели у всех девчонок одинаково: всё — как отрезано? Виденные прежде запретные рисунки были всё же рисунками. А тут — сама жизнь... Может, и у мамы там тоже нет ничего? И у бабушки?

— Мы с тобой теперь муж и жена, — сказала Аллочка. — Когда вырастем — поженимся.

— Угу, — промычал я, не сводя глаз.

— Теперь покажи ты.

Я растерялся. Когда меня голым купают в тазу, я не стесняюсь. Но мама и бабушка — свои. Мы — семья. А тут — как бы чужая. Но, с другой стороны, мы ведь поженились. Получается, что жене можно. Я не знал, что делать.

Первые капли дождя упали на землю.

— Побежали домой! — крикнул я и помчался.

У окна стоял деревянный ящик, специально принесенный папой мне для подставки.

— Так нечестно! Обманщик! — закричала Аллочка, натягивая трусы. И побежала следом.

Мигом я заскочил в комнату. Через минуту вбежала и Аллочка.

— Вот молодцы, мне и звать вас не пришлось, — сказала мама. — Глянь, что творится — настоящая гроза, — она закрыла окно.

Сразу потемнело, в небе загремело и заполыхало, забарабанили крупные капли.

Глава вторая

1

В пятницу у нас с бабушкой много дел, а поспеть нужно всюду: показать меня директору школы, зайти в магазин «Школьник» — купить там новую ручку. Бабушке еще нужно купить разную мелочь — молоко, мясо, хлеб. А после обеда должна приехать баба Женя, папина мама.

Утром подниматься с постели не хочется. Даже после трижды сказанного «Игорь, вставай». Напоследок еще можно постоять на коленках, уткнувшись закрытыми глазами в кулаки, и увидеть цветные круги, выплывающие из темноты. А потом снова завалиться на классическую «минутку».

На стуле ждут новые штаны и рубашка. В таком наряде хочется пройтись щеголем по двору.

Двор — лает, щебечет, стрекочет. Пару раз я дернул ручку колонки, перепрыгнул не совсем удачно через лужу. Из дома вышла бабушка.

— Ну вот, уже весь испачкался, — присев, отряхнула на мне штаны, заправила рубашку.

Все. В путь.

— Ба, а правда, что раньше в той школе была немецкая конюшня?

— Тебе кто это сказал?

— Маслянский.

— Я тоже такое слышала, но точно не знаю. Когда немцы пришли в Киев, мы с твоей мамой уехали в Ташкент.

— А Маслянский?

— Скрывался. Священник прятал его у себя дома.

— А что, немцы и Маслянского хотели убить?

— Да.

Мне стало жалко Маслянского. Одно дело кино — там убивают незнакомых. А Маслянского я знаю давно. Он — мой друг. Когда занимается своей работой — чинит мебель, — рассказывает мне истории и про татар, и про казаков, и про фрицев. Я представил его: лысого, с остренькими гвоздиками в сомкнутых губах, с папиросой за ухом, сидящим в темном шкафу — прячется от немцев. Иногда, оставаясь один в комнате, я залезаю в пропахший нафталином шкаф и прячусь там. Но ведь я балуюсь.

— А кто такой священник?

— Тот, кто молится Богу.

— Ба, а кто такой Бог?

— Бог живет на небе. Он все знает и все может.

— Почему же Бог сам не спрятал Маслянского, если видел, что его немцы хотели убить? И почему Бог не спас моих дедов?

Бабушка остановилась. Посмотрела мне в глаза — так серьезно, что я даже губу прикусил. Вдруг как-то печально пожала плечами.

— Не знаю, почему не спас…

***

Показалось двухэтажное здание — школа. Во время войны немцы превратили ее в конюшню: на первом этаже держали лошадей, на втором — был склад с оружием. А вдруг там на полу валяются гильзы или патроны?

Школьный пол в холле сразу разочаровал — вымыт до блеска. Какие уж тут патроны... Зато сама школа — не сравнить с нашим детсадом, всё по-настоящему: длинные коридоры с колоннами, высокие потолки, двери с табличками.

— Ди-рек-тор, — прочитал я надпись на одной из дверей.

Бабушка постучала.

— Здравствуйте. К вам можно? — спросила, отворяя дверь.

И мы вошли в просторный кабинет.