Последний аргиш

— Не гоняй! Это не простой медведь, это человек приходил!

Отец не слушает, по следу дальше гонит.

Медведю уже трудно бежать. Еще одну кучку оставил — белок. Опять старик говорит, но отец не слушает его.

Бежит Кайгусь с невестой, вот-вот настигнет их погоня. Уже готовится он к смерти и говорит девушке:

— Твой отец убьет меня. Но ты скажи ему, что я не медведь. Когда он убьет меня, пусть отрубит мою правую лапу, подбросит ее, если три раза подряд она упадет ладошкой кверху на сказанное им число дней — столько дней я буду гостить у вас.

Разделите мою тушу, обрежьте мою норку — кожу с носа и губ, мясо раздайте всем людям, но ничего не смейте отдавать собакам. Люди мясо съедят, кости пусть отцу принесут. Отдельно голову сварите, всем людям от нее отведать дайте.

Я буду в чуме сидеть — не сам, конечно, а моя норка — в деревянном маленьком домике, что на столе приладите. Мне еду ставьте. Все дни, что лапа покажет, я у вас гостить буду.

Когда пройдет последний день — принесите желтую медь, а также клей из осетровых пузырей, возьмите все мои кости и отнесите в лес. Там кости станут моей тенью, и я уйду к себе, чтобы вновь приходить к людям медведем — буду как человек, но медведь!

Девушка заплакала. Ей стало жаль сына медведя и женщины.

Когда загнанный жених упал, она осталась сидеть возле него. Отец подбежал, а дочь, плача, говорит ему:

— Это не медведь был, а человек как медведь. Что же ты наделал? Он ведь и подарки за меня оставил!

Отец опечалился и сделал все, как наказал бедный жених.

Подбросил отец лапу, узнал, что семь дней будет гостить в его чуме Кайгусь. Когда прошел седьмой день, отец собрал все кости, отнес в лес и повесил на высокий кедр.

Упали кости тенью, и пошел сын медведя и женщины домой, гремя костями, и смеялись над ним все звери, которые отговаривали его. Так и вернулся он в свой дом.

С тех пор все люди не называют медведя медведем, а когда убьют его, знают, что это не медведь, а родственник пришел.

Кто пришел и сколько он будет гостить у родни показывает лапа. И все делают так, как давным-давно сказал сын медведя и женщины.

— Вот такая сказка у нас о Кайгусе, — и Дагай вернулся к своему рассказу.

Кого же назовет отец?

Мы стояли вокруг туши.

— Это в гости ко мне Альдо пришел? — Отец подбросил лапу.

Как же я забыл дедушку Альдо, у которого прожил почти семь первых лет, как свет нашел? У него на левой руке никогда не разгибался мизинец.

Лапа упала ладошкой вниз. Значит, пришел не дедушка Альдо, умерший восемь лет назад.

Кто же это?

— Так ко мне в гости дедушка Альдо пришел?

Второй раз подбросил лапу отец, но она опять упала ладошкой вниз. И третий раз отец повторил имя Альдо, и опять неудача.

Отец вновь поднял лапу и почему-то посмотрел на меня как-то необычно, пристально.

Чуй тихо сказал:

— Да, у Токуле совсем не было мизинца.

Токуле! Кто такой Токуле? Почему мне знакомо это имя? Как будто я его уже слышал когда-то. Токуле — так, однако, никого не звали из нашей родни.

Отец поднял лапу и подбросил ее со словами:

— Это ко мне в гости брат Токуле пришел?

Лапа упала ладошкой кверху. Все повернулись ко мне. Я ничего не понимал.

Отец еще два раза подбросил лапу, и все время она падала ладошкой кверху.

В гости к отцу пришел Токуле! Но кто же это?

Я не мог тут же расспросить Чуя, отец узнавал по лапе, на сколько дней пришел гость. На три дня.

Гадание закончилось, все стали снимать шкуру, украдкой то и дело посматривая на меня. Почему?

Я поднял на отца глаза.

— После, Дагай, после, — проговорил отец и занялся шкурой.

*

Токуле! На меня с небольшого ровного клочка бумажки смотрит его усталое с чуть-чуть раскосыми глазами узкое лицо. Он в русской рубашке. Воротник сдавливает его длинную шею. Такая же длинная шея у меня. Что-то похожее на меня есть в его лице.

Токуле! На этой бумажке он очень старый. Когда мать достала ее из своего ящика, в чуме никого не было. Пока я смотрел на Токуле, мать все время прислушивалась к шуму в соседнем чуме.

Там, у Чуя, сидел мой отец— нет, не мой отец, а сенебат! Мой настоящий отец был Токуле!

Я никогда бы не узнал о нем, если бы другой, который все время считался моим отцом, не назвал имя Токуле, гадая на медвежьей лапе.

Я еще не умел читать. Мне были непонятны мелкие черные значки под лицом моего настоящего отца — Токуле.

Почему сенебат — тот, кто называл себя моим отцом, так много лет ничего не рассказывал о Токуле? Почему мать ничего не говорит о нем, ведь Токуле был ее мужем?

— Не сердись на меня, Дагай, — тихо сказала мать, и я поднял глаза.

Всего за одну ночь, за один день морщины еще гуще разрезали ее лицо, седые пряди волос выбились из-под платка. Почему я раньше не видел их?

— Давно, когда ты только начал ходить и я стала привязывать тебя к шесту чума, чтобы ты не достал огонь и не обжегся, из долгого пути вернулся твой настоящий отец — Токуле.

Я ждала его много дней. Он ушел с двумя русскими, приехавшими в наше стойбище. Твой отец знал русский язык. Они говорили долго-долго. Я ничего не понимала.