– Я в своем сердце надеюсь, что ты на моей стороне? – сощурив пустые глазницы, ласково поинтересовался Сатана (Он как будто читал ее мысли!).
– О чем разговор! – возмутилась Луиза.
Сатана ухмыльнулся и легонько пошлепал ее по хорошенькой пухлой мордашке, которая от Его шлепков сделалась еще краше.
– Признаюсь, Я с детства лелеял, чтобы ты, плоть от Моего Духа, была на Моей стороне! – сказал Он и, как бы шутя, ненароком продемонстрировал ей огромные, сверкающие белизной, горы великолепных клыков.
– Понимаю… – на минуточку скукожившись, пробормотала маленькая ведьма…
59.
…И ни черта-то понятно ей не было!
Для нее "
Удивила Луизу и легкость, с которой Он бросил про пять миллиардов годочков (на слух прозвучало: не как пять миллиардов длиннющих лет, а – как жалкий пяток миллиардов годочков!).
Что еще ее поразило: то, что родитель
Сие означало, что существовал некий
Но сие означало и то, что:
60.
…Но сейчас на Сан-Марко, в неге лучей заходящего солнца Луизе совсем не хотелось въезжать в Бесконечность: того гляди, въедешь – а как еще выедешь!
– Короче, папаша, чего надо делать? – спросила она, лениво зевая и сладко потягиваясь.
– Да смотаться в Москву! – молвил Князь Тьмы (как бы так, невзначай!).
– В Москву?! – возвращаясь в 14-й век, простонала Луиза. – Как в Москву (сама мысль о поездке в Москву в самый разгар татаро-монгольского ига – казалась нелепой!)?
– Не дрейфь, – успокоил ее Сатана…
61.
…Как оказалось, папаша всего-то ее попросил охмурить в Москве (образца 21-го века, по счастью, а не 14-го!) некоего крупье по имени Джордж Капутикян, и добыть из-под него яйцо.
Луиза, понятно, кивнула: мало чего тогда понимая – она, тем не менее, тут поняла, что папаша зря не попросит!
"Тоже еще работенка, – скулила она про себя, – охмурять старого армянина!"
– Ну, заметано, что ли? – ласково полюбопытствовал Черт.
– Ладно! – вздохнув, промямлила ведьма (у нее сама мысль о семейной жизни вызывала смешанное чувство отвращения и тоски!)…
62.
…Царские звезды над вечной Венецией поблекли!
…– Я буду тебя дожидаться – во-он там! – Сатана простер длань и неопределенно пошевелил изуродованными солями пальцами. – В общем, там…– повторил Он лениво, – у крайней аркады Новых Прокураций, в таверне хромого де Билла, за колченогим столом, у фонтана.
Автоматом она обратила взор в указанном направлении.
– Пока не ищи, де Билл еще не родился! – со скукой заметил Черт.
Занималась заря.
Гугукали голуби.
Летучие рыбки резвились в канавах.
Кричали чайки.
Квакали лягушки.
– Мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, то станет всем! – про себя как бы пробормотал Сатана.
– Зачем? – улыбнулась наивно Луиза.
– Затем! – без улыбки ответил Князь Тьмы.
Папашин революцьонный настрой показался ей странным: она ничего не хотела менять – ни в себе, ни вокруг.
Но признаться в сомнениях не отважилась.
– Многого лучше не понимать! – авторитетно заметил Бес (опять он читал ее мысли!). – А то вдруг такое поймешь!..
Вот это напутствие Черта ведьма выучила наизусть, как стихи, и повторяла, как молитву, по утрам, проснувшись, и вечером, перед сном – при том она всегда вспоминала доброе лицо злого отца и его неглупую мудрость: многого, дочка, лучше не понимать!..
63.
…И вот, спустя семьсот лет после той знаменательной встречи в Памье, Отец-Сатана, в нарушение протокола, самолично встречал ведьму-дочь со змеиным яйцом на груди, в приморском аэропорту Тревизо (а не у крайней аркады Новых Прокураций, в таверне хромого де Билла, как обещал, за колченогим столом!) – так Ему не терпелось поскорее получить то, за чем Он ее посылал…
64.
…Иннокентий, пригнувшись, под натиском встречного песчаного ветра, упорно преодолевал страшную пустыню Гоби.
Уши, глаза, ноздри и рот залепил песок, каждый шаг доставался ценой невероятных усилий – но он шел, однако, и шел, преодолевая трудности.
Была, впрочем, минута, когда он не выдержал и заглянул в образок.
"Папаня, держись!" – попросила дочурка (тонкий ее голосок потонул в вое ветра!).
"Чтоб ты пропал!" – простонала Аленушка (и ее крик затерялся в зыбучих песках!
Иннокентий вернул образок на грудь и продолжил путь…
65.
…Итак, сладкий сон, именуемый жизнью с Аленушкой, длился для Иннокентия целых три года.
Или, точнее – всего-то три года!