Последний апокриф. Роман-стёб

– Спасите, насилуют! – мощно, по-молодому заголосило существо в микрофон мобильника. – Ой, нету мне силы терпеть, так насилуют! – радостно извещало оно.

– Проша Порфирьевна! – тихо позвал Иннокентий. – Вы меня не узнаете?

Старуха (Конфуций ошибся, приняв мамашу за папашу!) заткнулась и трижды растерянно перекрестилась и трижды же, жирно и смачно сплюнула через левое плечо.

– Иннокентий… – в отчаянии, сложив руки на груди, напомнил он.

– Иннокешка… – в испуге попятилась от него старуха.

– Ну, наконец! – с облегчением воскликнул Конфуций.

– Иннокешка, живой… – повторила мамаша (мамаша – понятно, условно, вульгарно!) и трижды, подряд осенила себя крестным знамением и также, трижды же, сплюнула через левое плечо (суеверие с верой в старушечьем сердце, похоже, не ссорились и уживались!).

– Да какой же еще! – нетерпеливо запрыгал на жердочке попугай (люди злили его своей неспособностью доверять собственным глазам!).

– Я-то думала, сокол, ты помер совсем… – прослезилась бабулька.