Последний алхимик

– Князь велел лицо в порядок привести. Цирюльник я.

– Раз велел – заходи.

Никита рубашку снял, а цирюльник тем временем поднос с инструментами на стол поставил, стул на середину комнаты выдвинул.

– Прошу!

Когда Никита уселся, обошёл его вокруг.

– Приступим!

И защёлкал ножницами, остригая бороду. Эка за два века мода изменилась. В XVI веке для мужчины борода – гордость. Её и причёсывали, и маслом умащивали, чтобы блеск был. А если в потасовке кто-нибудь случайно клок волос выдирал – обида, чести урон, преступлением считалось, и любой суд обидчику виру присуждал платить, причём изрядную, больше, чем за выбитый зуб. А сейчас клочья бороды на пол падали, вызывая у Никиты внутренний протест. Но времена изменились, надо привыкать. После того как ножницами состригли всё, что можно, цирюльник за опасную бритву взялся. Намылил лицо и раз! Половина лица – правая щека уже гладкая, чистая, но кожу саднит с непривычки. Пришлось терпеть. Но цирюльник мастером своего дела оказался, быстро и без единого пореза побрил. Никита ладонями по лицу провёл – непривычно! А цирюльник понял его жест по своему.

– Один момент!

На ладонь масло розовое из склянки плеснул, в кожу лица втёр. Вроде меньше саднить стало. Никита встал.

– Мне бы в отхожее место.

Цирюльник дверь приоткрыл.

– Прошка, поди сюда. Проводи гостя.

Пока Никита в туалет ходил да умывался, в комнате убрались, по крайней мере остриженных волос на полу не осталось. И снова стук в дверь.

– Позвольте мерки снять!

На пороге портной в переднике, через руку сантиметр переброшен. Хотя сантиметром его назвать нельзя. После Петра вершки да пяди только в деревнях остались, все измерения на аглицкий манер пошли – дюймы, футы, линии.

Портной тщательно обмерил Никиту.

– Позвольте вечером с примеркой зайти?

– Непременно.

Никита на постель уселся. За последние двенадцать часов столько перемен, что в голове не укладывается. Ещё вчера к венчанию готовился, а сегодня в другом городе, и два века минуло. При мысли об Анне Петровне вскочил как ужаленный. А как же она! Что о Никите подумает? Перед самым венчанием сбежал, как будто испугавшись. И не попрощался, записочки с объяснениями не оставил. Не по-людски, обидел женщину. А уже приглашения гостям вручены. В какое неловкое, постыдное положение Анну Петровну поставил, сам того не желая! В груди заныло. Сроду таких неблаговидных поступков не совершал. Как она там? И сразу мысль – о чём ты, Никита? Она умерла давно. А ведь после его исчезновения маялась – за что обидел? Да только сделанного не вернёшь, тем более, видит Бог, не желал!

В комнату снова постучали.

– Войдите! – крикнул Никита.

Он думал снова кто-нибудь из слуг. А вошёл вчерашний мужчина, которого князь Николашей назвал. Но это князю позволено, по старшинству, давние приятели.

– Как почивать изволил, Никита? Кстати, меня Николай Александрович Львов звать.

– Очень приятно. Никита Михайлович Волков. Спал-то хорошо, утро тяжёлое выдалось.

– Ха-ха! Так пил наравне с князем, а это мало кто может. Вижу, побрили уже.

– Погулять бы, подышать свежим воздухом.

– Вокруг дачи парк, не возбраняется. Но за ограду не выходить. Я вынужден уехать по делам, вечером князь заедет. А за сим прощайте, сударь!

Львов вышел, но почти сразу в дверь постучали, и вошёл ещё один слуга.

– Сапожник я. Извольте мерки с ноги снять?

– Изволю, – буркнул Никита.

Он хотел обдумать сложившееся положение, а в одиночестве остаться не получалось. Впрочем, сапожник много времени не отнял. На куске кожи ножом обвёл обе ступни и откланялся. Никита оделся полностью в свою одежду. Подумал, опоясываться ли кинжалом? Не стал, оставил боевой нож в комнате. По лестнице в парк спустился. Парк велик, за деревьями соседских построек не видно. А перед домом набережная из камней, воды Невы видны. К реке потянуло. Всё же петербуржец он, узнает постройки на другом берегу, сориентируется. К своему стыду, он не помнил, где расположена дача Безбородко. Где его дворец в старой части города, знал, мимо проходил не раз. Правда, город он знал в современных границах и постройках. Подошёл к забору из металлической ажурной решётки. За ним двадцать девять каменных львов, держащих в зубах железные цепи. Красиво, необычно. А на самой набережной два сфинкса и кораблики видны. Никита обернулся, а справа, на удалении шагов тридцать, слуга стоит, приглядывает за гостем. Ну и бог с ним, думать-то он не мешает. Повернул от реки в сад. Дорожки битой кирпичной крошкой посыпаны. Практично, после дождей, которые в Питере не редкость, обувь не выпачкаешь.