Последние метры

Офицеры тоже вышли на улицу. Солнце, выпутавшись из облаков, брызнуло светом; глядя на него вприщур, выставив подбородок, Бойко блаженно промямлил:

- Жаль, Анатолий, с добром расставаться, ну да для друга, как говорится…

- Ладно, ладно, в обиде тоже не останешься. Присылай своих орлов, я распоряжусь, чтобы им выдали изоляторы.

- И тормозные колодки тоже,- напомнил Бойко.

- Товарищ капитан! - Перед Лагунцовым вдруг вырос смуглолицый дежурный.- Вас по радио вызывает застава!

Лагунцов посмотрел ка часы: без четверти восемь. Не выбирая дороги, зашагал от гаража к казарме, на ходу стараясь погасить в себе неприятное чувство тревоги, все это утро скребущееся в душу. Толкнулся в проволочную решетку самодельного турникета, застрял, с силой и невесть откуда взявшейся злостью протиснулся на территорию городка. Следом за ним упруго спешил Бойко - озабоченный, не надо ли чем помочь…

Дежурный держал микрофон наготове. Лагунцов, едва услышав голос Завьялова, спросил:

- Что случилось, замполит?

Сам себе удивился, почему назвал его не иначе, но тут же сосредоточился, вникая в слова:

- На заставе ЧП…

- Еду! - бросил в микрофон Лагунцов. Он быстро оделся, выскочил на крыльцо и бегом к «газику». В машине, когда Пресняк с места взял полный, а в окне дверцы на секунду мелькнуло и тут же отодвинулось назад лицо Бойко, Лагунцов включил рацию, настроенную на постоянную волну, сжал плашку микрофона…

Жарко! Рывком, гася в себе напряжение расстегнул ворот. Казалось, брызнули пуговицы. Зато вернулось утраченное было спокойствие, без следа исчезла суетливость. Пресняк удивленно посмотрел на капитана, выжал газ до конца, забирая вдоль контрольно-следовой полосы влево. От тряски анкерные болты, стукаясь друг о дружку, звенели. Подпрыгивал от неровностей дороги, елозил по жесткому сиденью за спиной капитана недоумевающий Шпунтов.

- Первая, первая, первая, прием,- наконец заговорил Лагунцов.

Застава молчала. «Что там?» - терялся в догадках Лагунцов, пытаясь раскрыть недосягаемый смысл слов Завьялова. Голос замполита - Лагунцов это обостренно уловил и отметил - на последнем звуке подсекся. «Чепэ, че-пэ…»-вязло на зубах Лагунцова. Какой глухой, безнадежный звук таился в двух этих буквах!..

- Первая, первая! - в остервенении заорал в микрофон, силясь вогнать в мембрану неподдающиеся слова. А в уши - глухим чавкающим звуком - вползало: «Че-пэ, че-пэ…» Что, что могло там произойти? С кем? А, черт, сидишь, как в мешке, в неведении! Лагунцов зло ударил кулаком по скобе у ветрового стекла, и сразу заныла, пробираясь к локтю, тяжелая, колющая боль в кости.

Перекрывая свист, пронзительно нараставший в ушах, а затем внезапно смолкший - неожиданно близкий голос замполита ответил:

- Первая на связи. Первая на связи. Вас слышу. Прием.

- Ты что, Завьялов, оглох? - Лагунцов вскипел.- Ты кого посадил на рацию? Вся душа изболелась, а ты…

- Анатолий! Слышишь, Толя, наш Дремов погиб,

- Что? - У Лагунцова задергались веки.

- Погиб. В схватке с нарушителями… В районе псгранзнака…

Лагунцов медленно стянул с головы наушники, и сразу отдалились, пропали слова доклада. Да и к чему они, уточнения? На заставе и без него приняты все необходимые меры, не первый день служат. Об остальном он узнает на месте…

Машину сильно трясло. Прыгала, мельтешила перед глазами резиновая планка «дворника» на стекле. Планка была в длинных продольных рубчиках, они почему-то назойливо лезли в глаза, запоминались.

Лагунцов нащупал тупо ноющей рукой тумблер и выключил рацию.

- Миша, останови. Иди открывай ворота.- Собственный голос показался чужим.- Дремова на фланге бандиты убили.

В ту же минуту почувствовал: сзади ему в плечи, сминая погоны, вцепился Шпунтов - совсем еще мальчик - истошно повторяя:

- Что? Что?

Капитан не шелохнулся, и Шпунтов, придя в себя, тяжело сполз на свое место. Пресняк, держа в руках темную, издалека похожую на тяжелую гантелю телефонную трубку, все еще медлил.

- Чего ждете? - строго спросил Лагунцов.- Открывайте ворота - и домой!

Дремов… Вот он стоит, как прежде, перед глазами! живой, невредимый, всем доступный и близкий. Вот протянул плавным движением руку, указывая на что-то, видное ему одному, вот заговорил с тобой, а ты, сколько ни силишься, не разберешь ни единого слова, хотя точно знаешь, что ведь говорит он, говорит! - потому что губы его шевелятся, а от напряжения слегка подрагивает на шее синяя трепетная жилка; вот чем-то внезапно огорчился, и словно тень набежала на его лицо, мелькнула в глазах каким-то щемящим сожалением, никому не ведомой укоризной; вот вновь лицо разгладилось, стало безмятежным и радостным… Но уже что-то мешает тебе разглядеть его подробно, как прежде, какая-то дымка пала перед глазами, сгладив, размыв резкие черты… Уже откуда-то вторгается в тебя резкий, режущий слух, оскорбляющий все живое повтор: его нет, е-г-о н-е-т…