Последние флибустьеры

Маддалена вздымалась на глазах. Огромные волны желтоватого цвета катились по реке одна за другой, увлекая за собой в своем головокружительном беге огромные деревья, снесенные со склонов сьерры.

— Tonnerre!.. — воскликнул дон Баррехо. — Нам предстоит еще одно малоприятное приключение.

— А разве ты не отправился из Панамы за приключениями? — спросил его Мендоса. — Ты оставил ради странствий по свету прекрасную кастильянку и великолепно снабжаемый винный погреб. Кстати, верно ли, что в бочках у тебя завелись духи?

— Нет, там был только бедный Пфиффер, — ответил грозный гасконец. — А что касается моей жены, то оставь ее в покое.

— Давайте лучше подумаем о нас, вместо того чтобы заботиться об отсутствующих персонах, — предложил Де Гюсак. — Что нам делать? Вода в реке поднимается с минуты на минуту; в конце концов, вся равнина будет залита.

— Спросите об этом у индейца, который все чувствует и слышит, — ответил дон Баррехо.

Индеец же оставался немым, как египетский сфинкс. Не говоря ни слова и скрестив руки на груди, он смотрел своими черными, постоянно беспокойными глазами на реку как человек, ожидающий с минуты на минуту неприятный сюрприз.

— Смотри-ка!.. — крикнул дон Баррехо. — Теперь он ничего не чует и не слышит, тогда как я, напротив, слышу пугающий шум, который постоянно нарастает.

— Итак? — Де Гюсак вопросительно посмотрел на индейца.

— Наводнение, — ответил тот.

— Вижу, — сказал дон Баррехо. — Пара глаз уставилась на мою физию. Мы спрашиваем тебя: «Что надо делать?»

— Ничего, — монотонно ответил индеец.

— Tonnerre!.. И мы стоим здесь и ждем, когда нас унесет потоп?

— Скала, — ответил индеец.

— Да он похож на пиренейского мула, — взорвался дон Баррехо. — Я и сам вижу скалу. Мендоса, ты можешь сказать пару ласковых этому человеку или лучше вырвать их у него? Мое терпение кончилось, и если бы это был другой индеец, я давно проткнул бы его своей драгинассой.

— Эй ты, людоед!.. — прервал его излияния Мендоса. — Ты что, стал маньяком-убийцей? Избыток приключений явно повредил тебе мозги. Не так ли, мой бедный дон Баррехо?

В ответ он услышал взрыв смеха. И громче всех хохотал весельчак с берегов Бискайского залива.

— Ах, эти гасконцы!.. — едва выговорил Мендоса.

— Они стоят басков. Не так ли? — спросил дон Баррехо.

— Придется признать.

— Наконец-то!.. Ну, так порасспроси этого краснокожего соню, который все слышит и чувствует, но не может принять решение.

— Друг, — обратился Мендоса к индейцу, продолжавшему с беспокойством следить за рекой, — что же нам теперь делать? Отступать к сьерре?

— Слишком поздно, — ответил краснокожий.

— Ну, ноги нас еще слушаются.

— Слишком поздно, — повторил индеец.

— Эй, Мендоса, не теряй времени, — сказал дон Баррехо. — От этого человека ты ничего не добьешься, кроме как «чувствую» и «слышу». Давай-ка лучше сами подумаем, как нам выбраться из беды. Если индейцы предпочитают тонуть, то я не разделяю их выбора. Еще бы ничего, если бы речь шла о том, чтобы пойти на дно в речке хереса, только папаша Ной не подумал о подобных реках.

— Мы можем сделать одну-единственную вещь, — сказал Де Гюсак. — Скала, под которой мы прячемся, достаточно высока, и я не думаю, что река ее затопит.

— А ты знаком с бешенством этой реки?

— Нет.

— Тогда твоим словам нельзя верить. Но поскольку другого убежища я не вижу, могу предложить вам превосходное купание. Только постарайтесь не замочить боеприпасы.

— Весь порох в пороховницах, — ответил Мендоса. — Он всегда готов подать голос: то ли против испанцев, то ли против пожирателей человеческого мяса. А теперь — пошли! Вода поднимается с устрашающей быстротой.

И в самом деле: Маддалена вздувалась на глазах. Ее обычно прозрачные воды стали грязными; по поверхности с диким бешенством проносились волны, заливая равнину как с правой, так и с левой стороны.

Оглушающий рокот заполнял долину, эхом отражаясь в горных лесах.

— Хорошенько держите свои шляпы, — сказал дон Баррехо, — и попытайтесь использовать их как зонты.

Между тем быстрые воды Маддалены заплескивали на прибрежный песок и быстро разливались среди редких кустов.

Индеец и троица авантюристов, немало обескураженные неблагоприятным оборотом, который принимали «дела», как выражался дон Баррехо, покинули свое убежище и вскарабкались на скалу, подставив себя бешенству торнадо.

По-прежнему сверкали молнии и пугающе грохотал гром; на четверых людей обрушивались такие сильные порывы злого ветра, что они вынуждены были схватиться за руки, чтобы кого-то не унесло. Дождь продолжал лить, и порой с неба падали капли величиной с кулак: они не приносили вреда, но одежда совсем вымокла.

— Это называется гнев Божий, — сказал дон Баррехо, которому смертельно наскучило молчать. — Эй, дарьенский друг, долго это еще будет продолжаться? С меня уже хватит.

Сын лесов посмотрел на небо, непрерывно озаряемое молниями, потом пожал плечами и ничего не ответил.

— Как они скупы на слова, — прокомментировал его жест дон Баррехо, философски воспринимавший эту купель. — Можно подумать, что у индейцев вечно болят языки.