Последние флибустьеры

— Что ж! Бочка-то полная, — рассмеялся в ответ бискаец. — Он великолепно сохранится в ней, но я больше ни ногой в «Эль Моро»: боюсь, что дон Баррехо напоит меня этим аликанте. Вешать надо таких хозяев.

Прекрасная кастильянка, заметив, что неизвестный схватился за ручку входной двери, поспешила с любезным приглашением открыть ее:

— Входите, сеньор. В таверне «Эль Моро» подают отличное вино.

Незнакомец, с которого стекали струйки воды, вошел внутрь и приподнял фетровую шляпу с потрепанным пером:

— Тобрый фечер, госпота; я фсё утро искал фас.

Незнакомцу перевалило за тридцать; он был тощ, подобно гасконцу, отличался крайне бледным цветом лица, голубыми глазами и очень светлыми, почти белыми волосами. Всем своим существом он вызывал неприязнь, хотя, возможно, был любезным человеком.

Мендоса и Буттафуоко ответили на приветствие, потом бискаец поспешил объясниться:

— Извините нас, сеньор. Вы не нашли нас в привычной гостинице, потому что дождь застал нас на улице, и мы укрылись здесь, у любезнейшей хозяйки и почтеннейшего хозяина. К тому же и вино у них преотличное.

— Фы мне позфолите состафить фам кампанию?

— С величайшим удовольствием, — согласился Буттафуоко.

Гость снял шляпу и плащ, вымокшие буквально до нитки, и взглядам присутствующих открылись длинная шпага и один из тех кинжалов, которые называются мизерикордиями.[12]

Дон Баррехо принялся вышагивать возле стола туда-сюда, не сводя глаз с этой подозрительной личности. Очевидно, такое любопытство пришлось не по вкусу фламандцу, потому что он резко повернулся к гасконцу и слегка рассерженно спросил:

— Фам что-то от меня нужно?

— Ничего, сеньор, — с готовностью ответил дон Баррехо. — Покорно жду ваших распоряжений.

— У меня нет никаких распоряжений, поняли? Я буду пить с трузьями.

— Пейте на здоровье, кабальеро, — ответил гасконец и ушел за длиннющую стойку, где примостился возле Панчиты.

— Присаживайтесь, — пригласил незнакомца Мендоса и протянул ему наполненный до краев бокал. — Такого вина не выпьешь даже в Испании.

Таинственный незнакомец залпом осушил бокал и поцокал языком:

— Пфиффер! Никокта еще не пил такого прекрасного фина. Ах!..

— Ох!.. — вырвалось у Мендосы, когда снова наполнил бокал. — Пейте, пожалуйста, мастро[13] Пфиффер.

— Что такое Пфиффер? — спросил фламандец.

— А разве это не ваше имя?

— Я никокта не был Пфиффер.

— Полагаю, у вас есть какое-то имя, — сказал Мендоса, наполняя третий бокал. — Меня, например, зовут Родриго де Пелотас, а моего друга — Родриго де Пелотон.

Фламандец добродушно, но несколько мрачновато посмотрел на бискайца, а потом объяснил:

— Пфиффер есть тобафка.

— Вы хотели сказать: вставка, то есть слово, не имеющее своего значения. Мы поняли, но вот как вас зовут, нам до сих пор неизвестно.

— Арнольто Фиффероффих.

— A-а!.. Значит, «фи-фи» таки есть в вашей фамилии. Тогда вас можно запросто звать мастер Пфиффер.

— Если фы хотеть, зофите меня так.

— Ну, как жизнь, мастер Фиффер… фи… фер…?

— Хорошо!.. Хорошо! — ответил фламандец. — Ф Панаме фсё очень хорошо. Фы знаете горот?

— Пока еще не весь.

— Фы приехали исталека?

— Да что вы!.. Из Новой Гранады.

— По телам?

— Нам надо купить полсотни мулов за счет одного богатого асьендеро,[14] который надеется перепродать их флибустьерам.[15]

— О!..

— Да вы пейте, пейте, мастер Фифф… фифф… Отличное же вино.

— О, очень хорошее!.. Хозяйка красифая, а фот хозяин урот, но очень тобрый.

— Нам очень повезло с этой таверной. И до нее так близко: рукой подать, — сказал Мендоса, не перестававший за болтовней наполнять бокалы.

Казалось бы, фламандец больше привык поглощать пиво, но он упорно противостоял Мендосе, хотя, конечно, не мог долго бороться с таким знатным выпивохой. Он уже адски коверкал слова, заставляя улыбаться молчавшего Буттафуоко, который, хотя и был скуп на слова, не пропускал ни одного бокала.

Тем временем опускалась ночь, а дождь все не переставал лить под аккомпанемент грома и молний. Казалось, что на Панаму, которую в те годы называли королевой Тихого океана, обрушился настоящий ураган.

Дон Баррехо принес новые бутылки, зажег чадящую масляную лампу, а потом, по знаку Мендосы, закрыл двери таверны, просунув для прочности в дверные скобы железный брус.

— Что фы телаете, трактирщик? — спросил заметивший этот маневр фламандец.

— Уже поздно, таверна закрывается, — сухо ответил гасконец.

— Но мы собирались скоро уйти.

— В такой ливень?

— У меня очень тяжелая голофа, и я хотеть пойти спать.

— Да разве здесь мало доброго вина? — спросил Мендоса. — Хозяин таверны «Эль Моро» — человек добрый, он останется на ногах до завтрашнего утра и постоянно будет готов услужить нам.

— Я хотеть уходить, — повторил фламандец. — Пфиффер! Слишком много я фыпил.

— Да что вы!.. Мы только начали!.. Не так ли, дон Родриго де Пелотон?

Буттафуоко утвердительно кивнул головой.

— Тофольно, — не уступал упрямый фламандец, хватаясь за плащ и шляпу. — Тобрый фечер фсем! Трактирщик, откройте.

Мендоса оттолкнул табурет, то же самое сделал Буттафуоко, и две шпаги сверкнули в руках авантюристов.