Читаем Последние дни Помпеи полностью

— Господь да пребудет с вами, сыны мои! — сказал старец, простирая руки вперед; дети бросились к нему; он сел, а они — ласкаясь — прижимались к нему.

Тогда Олинф сказал:

— Отче, вот тут пришлец в нашей общине, это новая овца, которая присоединяется к пастве.

— Дай, я его благословлю! — промолвил старец.

Стоявшие отодвинулись, Апесид приблизился и пал на колени; старец возложил руки ему на голову и благословил его, но не громко. Пока губы его шевелились, призывая благословение на новообращенного, глаза его были устремлены кверху и радостные слезы катились по его щекам.

Дети стояли по обеим сторонам юноши; его сердце было такое же детское, открытое для веры и добра, так что слова: «Таковых есть Царствие небесное» — могли быть отнесены и к нему.

<p>ГЛАВА VII. Спасительное землетрясение</p>

Арбак был не из тех людей, которые расстаются со своим намерением, пока еще есть средства привести его в исполнение. Иону надо было отнять у афинянина во чтобы то ни стало. Это он решил с того момента, когда ему стало ясно, чем связана его воспитанница с Главком. Этого требовала его упрямая воля, его безграничная гордость, а также астрологическое заблуждение, в силу которого допрашиваемые звезды сулили ему успех. Он задумал заманить гречанку к себе и держать ее до поры до времени — пленницей в своем доме. Умея мастерски владеть собой и будучи прекрасным актером, он как-то однажды, во время долгого разговора с Ионой, которая передавала ему свои опасения насчет брата, сумел особенно возбудить ее доверие и уходя, между прочим, сказал ей:

— Ты еще никогда не видела моего дома; тебе бы доставило большое удовольствие познакомиться с его внутренним устройством, которое даст тебе полную картину древнеегипетского жилища. Конечно, ты не встретишь дворца, как в Фивах или Мемфисе, но по моему скромному жилищу ты можешь все-таки составить представление о той своеобразной культуре, которая составляла удивление всего мира. Посвяти мне несколько вечерних часов, моя сиротка, и порадуй меня твоим посещением, которое осветит, как солнечный луч, мой мрачный дом.

Не подозревая ожидавшей ее опасности, Иона охотно приняла приглашение и на следующий же день совершенно беззаботно отправилась к Арбаку. Но Нидия, которая как слепая, часто считалась окружающими и глухою, невольно слышала иногда некоторые тайны и потому не была так доверчива, Она, как известно, и раньше бывала у Арбака и теперь часто ходила туда с разными поручениями Ионы, и через болтливых рабов, а иногда и случайно, узнавала такие вещи, которые наполняли отвращением и ужасом ее существо. В душевной тревоге за свою госпожу, слепая поспешила к Главку, чтобы уведомить его о посещении Ионой дома Арбака. С тех пор, как Нидия была на попечении Ионы, она ходила везде в сопровождении раба, хотя все улицы и переулки Помпеи были ей хорошо известны. Когда она пришла к дому Главка, ей сказали, что он ушел с несколькими друзьями неизвестно куда и вряд ли вернется ранее полуночи. Нидия вздохнула, опустилась на стул в прихожей, и закрыла лицо руками, как бы стараясь собраться с мыслями. Потом она быстро вскочила, пробормотав: «однако нечего терять времени, — ее брат Апесид лучше всех поймет, грозит ли ей опасность или нет!» И она направилась к давно знакомому ей храму Изиды, куда пришла уже по заходе солнца.

— Тут никого нет, — сказал раб, когда они подошли к священной решетке. — Что или кого ты тут ищешь? Разве ты не знаешь, что жрецы не живут в храме?

— Попробуй позвать, — нетерпеливо сказала Нидия, — всегда есть какой-нибудь жрец, остающийся на страже и днем и ночью.

Раб кликнул, но никто не показывался.

— Ты никого не видишь? — спросила девушка.

— Ни души.

— Ты ошибаешься, я слышу, что кто-то вздыхает; посмотри еще хорошенько.

Ленивый раб нехотя повел глазами вокруг и тут только заметил перед одним из жертвенников какую-то погруженную в размышление фигуру.

— Теперь я вижу кого-то и, судя по белой одежде, это должен быть жрец.

— Священный служитель Изиды, выслушай меня! — воскликнула Нидия.

— Кто зовет? — спросил какой-то печальный голос.

— Кто-то, желающий сообщить одному из твоих собратий нечто важное.

— С кем желаешь ты говорить? Теперь не время для беседы. Иди и не мешай мне! Ночь принадлежит богам, а людям — день.

— Этот голос мне знаком; ты тот, кого я ищу. Разве ты не Апесид?

— Да, это я, — ответил жрец, поднявшись от жертвенника и приближаясь к решетке.

— О, это ты! Хвала богам! — при этом Индия сделала знак рабу удалиться и тогда шепотом спросила:- Ты наверно Апесид?

— Ты ведь говоришь, что знаешь меня?

— Да, по голосу, но я слепа.

— Нидия? Ты пришла от сестры?

— Пока мы тут разговариваем, она находится в доме Арбака, первый раз у него в гостях.

— Иона у Арбака?

— Ты должен знать, грозит ли ей опасность или нет. Прощай, я сделала то, что считала своею обязанностью.

— Постой, постой! — воскликнул жрец, проводя исхудалой рукой по лбу. — Если это правда, то ей несомненно грозит беда; но что можем мы сделать? Меня не впустят, да я и не знаю запутанных ходов этого дома…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза