Последние четверть часа

Однако спящий не шевелится. Правда, когда в одной комнате живет шесть человек и все время кто-то ходит взад-вперед, поневоле приучаешься спать при шуме.

— Это мой товарищ, — говорит Саид.

И товарищ сразу оборачивается. Он проснулся не от шума, а от голоса Саида, заговорившего по-французски.

— Здравствуйте! — говорит Шарлемань и быстро добавляет: — Отдыхайте, отдыхайте! Я сейчас уйду!

Лежащий махнул рукой, словно говоря: «Пустяки! Не в этом дело…»

Вот поди же… «Отдыхайте!» Никогда сроду он не сказал бы другому рабочему «вы». Должно быть, это неспроста…

— Он еще не понимает по-французски, — говорит Саид. — Он только что приехал.

Обнаженная рука лежит на одеяле. Это рука старого человека, мускулистая, но слишком худая и жилистая, заросшая черной шерстью, на ней заметны не то голубые разводы вен, не то следы старой татуировки… Черные небольшие усы, осунувшееся лицо, кожа покрыта невероятными морщинами, словно иссушена неумолимым солнцем. Или огнем, почем знать?

— Он тоже работает на заводе?

Саид кивает головой.

— Мы мешаем ему спать?

— Он не спал, — отвечает Саид. — Присаживайся.

И указал на пустую койку. Подавив секундное колебание, Шарлемань опускается на самый край, чувствуя железный борт кровати через тощий пыльный тюфяк, набитый морской травой. Саид говорит:

— Не бойся, насекомых нет!

Окинув взглядом помещение, он добавляет:

— Видишь, как тут у нас…

Что ответить Саиду? И что у него на уме? Доволен ли он своим жильем, ибо это все же жилье? Или он жалуется на бедность? Или то и другое одновременно?

Шарлемань не отвечает и осматривается.

— А ты неплохо говоришь по-французски! — Все-таки он нашел что сказать и даже не слишком замешкался… — А по-местному умеешь?

— Чуть-чуть! — смеясь отвечает Саид.

Выйдя от Марселя, Шарлемань отправился к «своему» торговцу велосипедами за тросиком для тормоза. Есть лавки и ближе, но ведь именно здесь отец купил ему его первый велосипед, когда он получил свидетельство об окончании школы. От этого и пошла традиция… Здесь же сам Шарлемань присмотрел для себя, когда ему уже было лет двадцать пять, второй велосипед, тот самый, что служил ему до прошлого года. Потом ему достался велосипед Робера, также купленный здесь, в те годы, когда Робер получал стипендию. Этот, надо полагать, будет и последним, если удастся дотянуть его до конца. Маленький мотоцикл тоже когда-то был куплен здесь, но он уже давно вышел в тираж… Здесь же Робер приобрел новый гоночный велосипед, на который ушла его первая учительская получка. Это была единственная получка, принесенная им домой, ибо месяц спустя он женился. Не известно, как хозяину лавки в его восемьдесят лет удается заработать на жизнь. Он носит старинное редкое имя Клодомир, а его брата, умершего в прошлом году, звали Кловис, — как первого французского короля; у обоих были усы, как у древних франков, у Клодомира уже изрядно поредевшие, седые, с ржавчиной на кончиках. Хотя Клодомир знает, что ничего существенного Шарлемань у него больше не купит, но девять шансов из десяти, что на его вопрос: «Сколько я вам должен, Клодомир?» — торговец ответит: «Не буду ж я, в самом деле, брать с тебя деньги за кусок проволоки! Есть о чем говорить: свои люди — сочтемся!»

Дорогой Шарлемань замечает: смотри-ка, Рафаэлю Варлоо надоели пожары!.. Шутка сказать, за два года два пожара, один ночью, другой днем. Ничего страшного не произошло, но поднялся шум и паника, примчалась красная пожарная машина и устроила форменное наводнение! А пламени никто и не видел, так, немного черного дыма из трубы. Но говорят, будто на кухне на расстоянии метра ничего не было видно, а наутро оказалось, что все в доме покрыто густой сажей!..

«Добравшись до пенсии», Рафаэль Варлоо решил, так сказать, оперировать свой дом, и шрам виден до сих пор. Дом уж не молод. Он достался Рафаэлю по наследству от родственников жены. В свое время фасад был оштукатурен, но теперь он так грязен, словно никто и никогда к нему не притрагивался. Лет тридцать или сорок угольная пыль оседала на нем. Кстати и сам Рафаэль был шахтером. Сбоку дом не был оштукатурен, кирпичи давно выцвели, но оставшаяся после перекладки печи длинная зигзагообразная полоса, прорезавшая стену, словно омолодила их. Новый, свежий кирпич ярко выделяется на старой стене и виден издали… Кажется, работа окончена. Под стеной валяются обломки кирпича и засохший цемент.

Хозяин стоит во дворе. Шарлемань тормозит ногой о тротуар и останавливается. Действует только ручной тормоз, он слабоват на спуске, и Шарлемань старается его щадить…

— Ты дома, Рафаэль? Здорово тебе стену разукрасили!..

— Как видишь, — отвечает Рафаэль. — Это влетело мне в копеечку, но, коли нужно, приходится раскошеливаться, ничего не поделаешь!..

Жаловаться на дороговизну — общая мода, но в голосе Рафаэля чувствуется легкая гордость оттого, что у него все же нашлись деньжонки, пусть не слишком большие, но все-таки на эту затею их хватило.

Намек не ускользает от внимания Шарлеманя.

Люди скажут, что у тебя в кубышке припрятаны денежки!