Последняя битва

— Беда странная с погодой, — вздохнул князь Сакульский. — То морозы середь лета ударят, то на Рождество теплынь, трава зеленеет, коров на выпас из стойл смерды выгоняют. А как озимые всходить начали, их — хлоп! — снегом снова и накрыло! Сама понимаешь, все пашни пересевать никаких рук не хватит. Бояре многие сами пахали, родовитость презрев, холопов в поля выводили. В итоге же все их труды заморозком июньским убивает. И так — через два года на третий. Плохо с хлебом, в общем. Капуста родится, она холода не боится. Репа, брюква не пропали. Огурцы, понятное дело, в ямах… Мне легче, мы в своих северах тепла и не ждем никогда, хлеб растим мало. Округ Москвы же совсем беда. Иные бояре, сказывают, столь обнищали, что холопов своих обученных на волю отпускают, ибо прокормить не в силах. На зерно ведь все больше рассчитывают, на хлеб. Пшеница же, известное дело, капризна. Кабы знали наперед про погоду-то, тоже, мыслю, капустой могли погреба забить.

— Ужас какой! — разом охнули Полина и Пребрана.

Ерема и Арина шептались о чем-то своем.

— Да уж, испытание Господь послал немалое, — перекрестился князь Сакульский. — Однако же с Османской Портой управились, и с неурожаем справимся. Трава растет, сена для скота вдосталь, соленья-квашенья тоже у каждого найдутся. Как-нибудь переживем. Вы про себя лучше расскажите! Как добрались, как устроились? Хоромы, вижу, у вас богатые, однако же хозяина не видать. Чьи они, откуда?

— Жениха моего дом сей, батюшка, — вдруг зарделась Пребрана. — Гранда Альба Карла Фердинанда Игулада-де-Кераля.

— Ого! — охнул Андрей. — Так и называешь: Альба Карлом Фердинандом Игулада-де-Кералем? Язык не ломается?

— Карлом зову, — опустила голову девушка и покраснела еще сильнее.

— Не гневись, батюшка, — положила ладонь ему на руку княгиня. — Понимаю я, что непотребно девице незамужней у жениха в доме проживать. Однако же, дворец сей родом грандов Игулада-де-Кераль нам в полную свободу для проживания предоставлен, и посему приличия соблюдены в полной мере. Жених сюда лишь в гости наведывается и до темноты завсегда дом покидает. Ой, наконец-то! Дядюшка вернулся!

Полина резко встала, взмахнула рукой:

— Дядюшка, дядюшка, Андрей приехал!!!

Князь Юрий Семенович Друцкий внешне изменился мало. Та же тощая борода, тот же быстрый взгляд, те же постоянно шевелящиеся пальцы. Только чуть похудел, да кожа сморщилась еще сильнее, словно ссохлась, напоминая кору старого дуба. По возрасту он превосходил Андрея уже, поди, вдвое — но по-прежнему был хитер и энергичен, явно принадлежа к тому типу людей, которые живут благодаря молодости душевной, а не телесной.

— Андрей Васильевич! Как же я рад! Заждались, заждались…

Андрей вышел навстречу самому близкому родственнику своей жены, крепко его обнял, и они вместе вернулись под навес, уселись рядом. Княгиня, жестом отогнав прислугу, сама налила им вина.

— За встречу, друг мой! — с улыбкой поднял кубок Юрий Семенович. — Ну, рассказывай, князь, рассказывай! Как ныне Москва, как бояре с голодом справляются, отошли ли от сечи великой, много ли земель новых государь победителям нарезал?

— Много, княже, много, — ответил Зверев. — Почитай, на триста верст черту засечную на юг сдвинул. От Рязани и Тулы до самого сердца Дикого поля, от Оки и аж до Северного Донца.[5]

— А как друг твой, Михайло Воротынский? Цел ли? Живым ли из сечи вышел?

— Не беспокойся, Бог милостив к храбрым, — кивнул Зверев. — Ни одной царапины нет на воеводе.

— Славно, — перекрестился князь. — Имя сего славного витязя даже здесь многих в дрожь бросает.

— Это потому, что они еще не знают про опричного воеводу князя Дмитрия Хворостинина, — злорадно усмехнулся Андрей. — Он тоже един десяти стоит. Именно он сечу при Молодях и начинал, с горсткой детей боярских на орду несчитанную кинувшись. Он себя еще покажет. От одного взгляда нехристи драпать будут.

— Хворостинины — это отрасль князей Ярославских? — прищурившись, моментально сориентировался князь Друцкий. — Которые от Михаила Васильевича Хворостина род ведут? Если отец князя Дмитрия Иван, так мы с ним по матери родичи совсем близкие выходим, он мне вроде как внучатый племянник! Славно, славно. А князь Салтыков как, здоров ли?

— В Москве при пожаре угорел, — перекрестился князь Сакульский.

— Жаль, — вздохнул Юрий Семенович. — А я как раз грамотку ему отписать собирался… Царствие ему небесное… А Шереметевы ныне не в опале?