Последняя битва

— Веруйте, и воздастся вам по вере вашей, — прикусил губу князь. Мотнул головой, вздохнул: — Не мне перечить высшей воле. Видно, судьба. Пахом! Сумку мне дай.

— Слушаю, Андрей Васильевич! — перебрался на причал дядька. Чересседельная сумка лежала у него на плече. Зверев откинул клапан, достал заветный сверток. Хотел было развернуть — но вдруг передумал и отдал купцу как есть, в войлоке:

— Вот, он ваш!

— Свят, свят! Слава князю! Слава Господу нашему! Вседержителю и промыслу его! — со всех сторон радостно заголосили ушкуйники.

— Благодарствую тебе, Андрей Васильевич, — прижав икону к груди, низко поклонился ему старший Житоложин. — Век помнить будем. По гроб жизни молить. Вот, княже, возьми. Двадцать дублонов тут, как уговаривались.

— С ума сошел? — отшатнулся от протянутого кошеля ученик колдуна. — За чудо плату не берут! Ваша икона отныне. И долг за нее на вас. Она вас спасать станет — и вы сирых и слабых помощью своей не забывайте. Как это у вас… у нас… У нас, христиан, принято.

Его оговорки никто не заметил. Кланялись, благодарили, норовили поцеловать руку.

— Все, хватит, хватит! — попятился Зверев. — Вы люди добрые, и пусть море будет к вам добрым. Купец, лошади мои где?

— Вон, княже, коновязь возле часовни каменной, — указал подбородком Житоложин, крепко удерживая в объятиях драгоценный подарок. — Их там всего четыре и есть.

— Бывай тогда, человек торговый, — кивнул ему Андрей. — Бог даст, свидимся.

Холопы уже шли вперед. Проверили подпруги, узду, перекинули через холки сумы со скромными походными припасами. Самого высокого скакуна подвели князю, Пахом придержал стремя.

— Ты бы меня еще подсадил, как старого деда, — беззлобно попрекнул его Андрей, выпрямляясь в седле. — Значит, путь наш через главную площадь должен идти. От моря, через площадь к воротам, и за ними по самой накатанной дороге.

— Послушай, мил человек, — обратился Пахом к какому-то лавочнику в короткой суконной куртке и широкополой треуголке. — Где тут главная площадь у вас?

Тот непонимающе развел руками и поспешил дальше, громко стуча деревянными туфлями. Илья попытался расспросить другого горожанина, но и он только пожал плечами. Здесь, на западном краю континента, в самом дальнем тупике обитаемой земли, вдали от человеческой цивилизации, русской речи не понимал, похоже, вообще никто.

Князь Сакульский поднялся на стременах, прищурился, вглядываясь в просвет улицы. Там, саженях в ста, на широкой виселице вяло покачивались несколько мертвых тел.

— По коням, — приказал он. — Я ее нашел. В Европе где виселица стоит, там и главная площадь. За мной!

И он дал шпоры коню.

Без каких-либо сложностей князь с холопами пересек городок и выехал за ворота, охраняемые двумя сонными копейщиками в кирасах и пышных панталонах. От Сантандера узкая и пыльная дорога потянулась вверх, перевалила пологий гребень горы, и море вместе с городом скрылось из глаз.

Путь через Испанию отличался от привычных русских трактов, как небо от земли. В первую очередь, конечно, быстро утомили непрерывные подъемы и спуски извилистой дороги. Вроде бы и горы вокруг высокими не казались — так, холмики немногим выше обычного, ни снежных шапок, ни крутых отрогов. Однако же прямого участка, пусть даже короткого, князю за весь день встретить не удалось. Странной и неудобной оказалась узость дороги, временами превращающейся в тропу, еле способную пропустить один возок. То и дело холопы цеплялись стременами и терлись сумками, пока, наконец, не вытянулись в колонну по одному. Зато тракт все время был усыпан каменным щебнем и плотно утрамбован. Случись дождь — не раскис бы, не расчавкался. Правда, из того же щебня были сложены и сами холмы, и долины между ними, им были засыпаны русла ручьев… В общем — все вокруг.

Но самым изумительным оказалось то, что на сем щебеночном покрытии росли леса. Причем довольно густые. Правда — чистенькие, словно подметенные. Под кронами привычных сосен и странных лип с плоскими ветвями не валялось не то что обыденного на Руси валежника, но и даже тонких веточек хвороста. И травы, кстати, тоже — практически не росло.

Андрей, поначалу предполагавший ночевать лагерем, благо везде тепло и сухо, понял, что шансов развести костер и что-нибудь приготовить нет никаких — за полным неимением дров. Князь смирился, что останавливаться придется в постоялых дворах. Или, как их тут называют — в тавернах. Одно хорошо — таких дворов на пути попадалось превеликое множество. Мелкие деревеньки из пяти-шести домов, сложенных из плоских камней без всякого раствора, встречались буквально каждый час, а через два на третий — селения побольше, с часовнями и кабаками. Достаточно большими, чтобы поставить несколько лошадей и приютить пару путешественников.