Последняя битва

– Заметьте, какая хитрость, государь, – шепнул королю Поггин. – Этот проклятый кот с ними заодно, можно сказать, в самой серёдке заговора. Готов поспорить, что бы там в хлеву ни было, он выйдет целёхонький и соврёт, будто видел какое-нибудь чудо.

Тириан не успел ответить. Обезьян велел коту выйти вперёд.

– Хо-хо! – сказал он. – Значит ты, нахальная киска, хочешь взглянуть на него лицом к лицу? Что ж, вперёд! Я открою тебе дверь. Если он напугает тебя до смерти, я ни при чём. Сам напросился.

Кот чопорно и важно покинул свое место, держа хвост трубой; ни один волосок не шевельнулся на его лоснящейся шкуре. Он прошел так близко от костра, что Тириан, прижавшийся спиной к стене хлева, мог взглянуть ему прямо в глаза. Большие, зелёные, они ни разу не мигнули. («И в ус не дует, – пробормотал Юстэс. – Знает, что бояться нечего».) Обезьян, ухмыляясь и гримасничая, прошаркал к хлеву вместе с котом… поднял лапу… откинул засов и открыл дверь. Тириану показалось, что кот мурлычет, входя в тёмный проем.

– Ай-яи-ауии! – Дикий кошачий вопль заставил всех подскочить. Вам, наверное, случалось просыпаться ночью оттого, что коты дерутся на крыше; тогда вы знаете, как они вопят.

Этот вопль был хуже. Со страшной скоростью кот выскочил из хлева, сбив Обезьяна с ног. Если б вы не знали, что это кот, вы решили бы, что это рыжая молния. Он мчался обратно в толпу. Звери шарахались от него во все стороны – кому охота встретиться с обезумевшим котом? Он взлетел на ближайшее дерево, юркнул на ветку и свесил голову вниз. Хвост его распушился, глаза горели зелёным огнем, шерсть встала дыбом.

– Я отдал бы свою бороду, – прошептал Поггин, – чтобы узнать, притворяется эта скотина или он впрямь увидел внутри что-то страшное.

– Тише, друг, – сказал Тириан, потому что хотел услышать, о чём шепчутся тархистанец с Обезьяном, но до него донеслось только хныканье: «Моя голова, ох, моя голова». Однако по интонациям он понял, что эти двое почти так же удивлены, как и он сам.

– Довольно, Рыжий, шуметь, – сказал Ришда. – Говори, что ты видел.

– Ай-ай-яу! – визжал кот.

– Разве ты не зовёшься говорящим зверем? – сказал тархан. – Прекрати этот мерзкий визг и говори.

То, что за этим последовало, было поистине ужасно. Тириан, да и все остальные, совершенно отчётливо видели, что кот пытается заговорить, но изо рта его вырывались обычные, безобразные кошачьи крики, какие мы слышим где-нибудь на заднем дворе. Чем дольше он вопил, тем меньше походил на говорящего зверя. Со всех сторон послышались беспокойные всхлипывания и слабые повизгивания.

– Глядите, глядите! – раздался голос кабана. – Он не может говорить! Он забыл, как говорить! Он стал бессловесным! Поглядите на его лицо!

И все увидели, что это правда. Величайший ужас охватил нарнийцев. Каждого из них учили – когда он был птенцом, или щенком, или медвежонком, – как Аслан в начале мира превратил нарнийских зверей в зверей говорящих и предупредил, что если они не будут хорошими, то опять станут бедными бессловесными зверьми, как в других странах.

– Теперь это случилось у нас! – стенали они.

– Помилуй, помилуй! – запричитали звери. – Пощади нас, господин Хитр, будь между нами и Асланом, сам входи и говори с ним вместо нас. Мы не смеем, не смеем!

Рыжий исчез в кроне дерева. Больше его никто не видел.

Тириан стоял, положив руку на рукоять меча и склонив голову. Он был ошеломлён. То ему казалось, что пора обнажить меч и броситься на тархистанцев, то он думал, что лучше подождать. И вот события приняли новый оборот.

– Отец мой! – раздался чистый звенящий голос откуда-то слева. Тириан сразу понял, что говорит один из тархистанцев, – в армии Тисрока простые солдаты называют офицеров «господин мой», а офицеры старших офицеров – «отец мой». Джил и Юстэс этого не знали, но, вглядевшись, увидели юношу (он стоял на краю, и его разглядеть было легче, тогда как в середине, за костром, всё казалось чёрным). Он был молод, высок и даже довольно красив – на тёмный, надменный тархистанский лад.

– Отец мой, – сказал он тархану. – Я желаю войти.

– Успокойся, Эмет, – сказал тархан. – Кто звал тебя? Приличествует ли отроку говорить?

– Отец мой, – молвил Эмет. – Истинно, я моложе тебя, однако и в моих жилах течёт кровь тарханов и я тоже слуга Таш. И потому…

– Молчи, – сказал Ришда-тархан. – Или я не твой начальник? Тебе нечего делать в хлеву. Это для нарнийцев.

– О нет, отец мой, – ответил Эмет. – Ты говорил, что их Аслан и великая Таш – одно. Если это правда, там сама Таш. И как говоришь ты, что мне нет дела до неё? Ибо я с радостью приму тысячу смертей, чтобы хоть раз взглянуть в лицо Таш.

– Ты глупец и ничего не смыслишь, – сказал Ришда-тархан. – Это выше твоего разумения.

Лицо Эмета стало строже.

– Так это неправда, что Аслан и Таш – одно? – спросил он. – Обезьян солгал нам?

– Конечно, одно, – ответил Обезьян.

– Поклянись, Обезьян, – сказал Эмет.

– Дорогой мой, – пробормотал Хитр. – Что ты ко мне пристал? У меня болит голова. Да, да, я клянусь.

– Итак, отец мой, – сказал Эмет, – я твёрдо решил войти.