– Новенькая, Юлька, тебя учит? – спросил Коська. Дождавшись ответа, скривил по-обезьяньи мордочку, многозначительно бросил: – Что я вам сейчас расскажу!.. – Он несколько раз затянулся, интригуя слушателей, медленно выпустил дым, сплюнул с губ прилипшую табачину. – Кручу вчера семичасовой. Заходит Игорь Мухомор и ихняя, – кивнул на Лешку, – поддатые оба, с бутылкой. Сели, выпили, тары-бары. У меня тоже бутылка была, начали ее. Смотрю, Юлька поплыла, головой, как курица, клюет. Я еще подлил – потухла. Положили ее на кушетку, говорю Мухомору: «Действуй!», а сам побежал обилечивать. Возвращаюсь, смотрю, Игорь сидит сопли жует. Ну, я фильм быстренько запустил. Мухомора – к черту. Она ручонками подергала, побрыкалась-куда там, поздно уже!.. Потом говорю Мухомору: мол, давай. Вошкался он на ней, вошкался, вдруг слышу, засопел. Ну, я…
Лешка попал в подбородок, отчего Коськины челюсти лязгнули, как траки вездехода. Киномеханик, чуть не утянув за собой стол, грохнулся вместе со стулом на пол. В следующее мгновение Алексей прыжком перелетел с кушетки в угол, вжался плечами в стены и поднял кулаки, готовый драться до последнего.
– Сиди! – остановил Вовка Жук выламывающегося из-за стола Базулевича. – И ты сядь! – прикрикнул на Лешку.
– Ах, ты, падла! Да я тебя… за что же он так, а?! – поглядывая на Жука ожидающим помощи взглядом, орал Коська. – Я тебе, щенок!..
– Хавальник закрой, – сказал ему Жук. – Получил – и ладно: меньше языком будешь ляпать. – Волосатая лапа сдавила бутылку, оставив на свободе только горлышко, наклонила его в стакан Коськи. – Меньше слов, больше жизни – пей!
Коська долго мял подбородок, проверяя, цела ли кость, порывался что-то сказать, злобно косил заячьи глаза на Лешку, а потом молча выпил. Пока собутыльники тянули из стаканов дымчатую жидкость, успел переварить обиду, затараторил по-новой, однако о женщинах как бы забыл, а если ненароком касался, то запинался на полуслове, ловил пугливым взглядом Лешкины кулаки и продолжал дальше.
А Лешка неожиданно для себя быстро захмелел. Он посматривал на соседа по кушетке, на широкую короткопалую руку, покрытую темными волосами и шрамами, на плечо, так распирающее пиджак, что швы расползались, на толстую бурую шею, на прижатое к голове ухо, на низкие бакенбарды и усы подковкой, на массивный подбородок, словно разрубленный посередине. Да, Вовка Жук – мужик что надо! Сила! Петька Базулевич, вон, здоровее на вид, а слушается Вовку, боится. И Коська хороший парень, болтливый, но хороший. А учительница – дрянь! – чего о ней вспоминать?! Вот Жук…
– Прикуривай, Вов… Черт, спички падают… Нет, Вов, Коську больше не буду бить. Но если ты скажешь…
– Приходи в гараж, шофера из тебя сделаю, – обещал Жук. – Aссом будешь!
– …В кино можешь бесплатно ходить, – лез целоваться Коська, – мы ведь теперь кореша – и всё!
И ныряли со стола бутылки, и вязли в клубах дыма слова, и горечь от курева капала в стаканы. Прочь стакан! Вовка – друг!
Лешка долго не расставался с ним. Они куда-то шли, падали в подмерзшую, твердую грязь, подпирали заборы, прикуривая влажную сигарету, одну на двоих, которая все время тухла. Лешка не хотел ночевать у Жука, а тот настаивал. И все-таки отпустил домой, подарив перчатки.
– Бери, у меня еще есть… Кому сказал!.. Все равно возьмешь, в карман засуну. И смотри мне!.. Ты мне друг или портянка?!
– Да, – мычал Алексей. – Вовчик, если кто, если кого…
Потом он шел один, часто втыкался руками в грязь, с трудом поднимался, чтобы снова упасть. Со слезами на глазах он докаывал темноте, что за друга – всех! А шлепнувшись, плакал, точно выполнил обещание.
Под руками хрустнул ледок, пальцы обожгло водой. Лешка зачерпнул ее двумя руками. Льдинки резали щеки, грязь затекала в рот. Отплевавшись, он размазал пригоршню жижи по лицу, чтобы остудить жар. Немного просветлевшим взглядом посмотрел по сторонам, пытаясь сообразить, где находится. Ага, вон дом учительницы. Зачем-то он был нужен. Ах, да!
Алексей завозил руками по шершавым складкам земли. Не то – слишком маленький, опять не то… вот! А вон и окно. Над занавеской виден был потолок с овалом света, падающим от ночника. Не спит? Очень хорошо! Лешка вцепился левой рукой в забор, а правой размахнулся.
По окну звонко разбежались трещины от центра к краям, посыпались осколки. Это за Мухомора! Еще бросок – разлетелось второе окно. А это за всё – за всё!
Свет в комнате погас. Надо бежать, а то увидит. Нет, Лешка не трус. Пусть только кто-нибудь попробует. Пусть только… Больно: земля твердая и холодная. Пора идти домой. Домой…
Глава шестая
«БЛЯДЬ» – полуметровыми печатными буквами было написано на доске. Юлия Сергеевна словно ударилась о притолоку и три метра до стола прошла, склонив голову. Руки учительницы мяли журнал, спина согнулась, заострила лопатками, подбородок подрагивал.
– Кто написал?
Класс тихо и тревожно дышал, ни скрипа, ни смешка.
– Что ж, если автор боится признаться… Дежурный, вытри доску.
И только вдох и выдох, вдох и выдох.
– Неужели в классе одни трусы?
– Это я написал. – Порфиров поднялся.