Последнее звено

За могучей стеной оказалось чисто, но скучно. Прямые дорожки, вдоль которых стоят длинные одноэтажные дома, изредка кирпичные, а чаще деревянные. Не как на обычной улице, не вплотную друг к дружке – между ними было как минимум метров двести. Все остальное пространство занято газоном, трава совсем недавно скошена, даже стожки не успели еще убрать.

– Тут живут ученики, у которых в городе нет своего жилья, – пояснил Фролов. – А таких у нас большинство. Вон там дальше, – показал он рукой, – стадион.

Вот уж не думал я, что в этой посконно-домотканой Руси, которая даже и не Русью называется, а Великим княжеством словенским, существуют стадионы. Чего еще ждать? Вокзалов? Театров? Дискотек?

– А тут уже начинаются учебные здания. Вон там, справа, кафедра общей металогии, чуть дальше – истории Учения, еще правее – моя, прикладной линиединамики. А вот сейчас мы проходим возле самой ненавистной большинству учеников кафедры – математики.

О да! Мне сейчас же вспомнился профессор Буслаев, терзавший нас на первом курсе. Если и тут завелась подобная фауна – о, как я понимаю студентов!

– А почему ненавистная? – скромно спросил я. Мне пока что, по легенде, и слова такого знать было нельзя. Какая там математика?! Счет в пределах начальной школы. То, что нужно в разъездной торговле. Гвоздями для прогресса, обручами для бочек и топорами для старушек.

– Потому что математика – наука трудная. Но никуда от нее не деться, учение о Равновесии невозможно без математики, – строго пояснил мой наставник. – Простым людям кажется, что изгиб линии, выравнивание всплеска, перепад крутизны – это только слова, такие вот, знаешь ли, картиночки, – он неопределенно повел рукой. – А на самом деле все это вычисляется по сложным правилам. Так что без математики нельзя. Это язык, на котором мы задаем вопросы природе. И на этом же языке получаем ответы.

Я приуныл. Снова, значит, иксы да игреки, теорема Коши (или кто тут у них?), исследование функций, разложение в ряд Тейлора… Впрочем, а мне-то что дергаться? Не собираюсь же я и в самом деле получать второе неоконченное высшее? Сейчас середина июня, занятия тут начнутся через три месяца, за это время надо вернуться домой. В институте надо будет восстанавливаться, но сданные предметы, надеюсь, перезачтут. Ох, еще же и легенду сочинять, где я болтался больше года…

– А вот это главное здание. – Пока я уходил в себя, мы, оказывается, подошли к здоровенному трехэтажному дому, похожему на тверской полисофос. Те же иглы с шарами на крыше. – Тут заседают притан и его помощники, тут хранятся записи на учеников и проходят вступительные испытания. Нам сюда. Сейчас заведем бумаги и на тебя.

Внутри оказалось темновато и прохладно. То ли экономили на свет-факелах, то ли это опять древняя традиция… Может, у старца Аринаки болели глаза от яркого света.

А вот народу здесь было изрядно. Дело понятное – подача документов. Сновала туда-сюда молодежь и не совсем молодежь. По моим прикидкам, возраст абитуриентов колебался от четырнадцати до сорока. Лиц прекрасного пола я не заметил.

– А у вас что, девушки не учатся?

Фролов лишь усмехнулся.

– «Линия жены лишь тогда приближается к совершенной ровности, когда ум ее не отягощен избытком знаний, не потребных ей для повседневных нужд. В противном случае устремляется ее душа к предметам возвышенным, в то время как заботы о семье требуют иного направления мыслей. Оттого случается изрядное потрясение жизненной ее линии, от коего теряют прямизну и линии домочадцев ее». Это великий наш Аринака, трактат второй об управлении своей линией, рассуждение семнадцатое, стих девятый. Так что в панэписте ты, к большому своему сожалению, девичьих лиц не встретишь. Традиция… У нас, Андрюша, все упирается в традиции. Ну, пошли.

Протолкавшись сквозь шумную толпу абитуры, мы оказались в большой и ярко освещенной комнате. За длинным столом сидело сразу несколько писцов, на столах навалены были груды бумаг, рукописей, амбарных книг вроде той, что я видел в холопьих рядах.

– Ровной линии, Саша, – Фролов хлопнул по плечу одного из писцов, молодого человека чуть постарше меня.

– И вам того же, Арсений Евтихиевич, – почтительно отозвался он, поднимая голову от бумаг.

– Значит, так. Надо занести в большой свод запись вот об этом поступающем. Звать его Андрей, лет ему двадцать, прозвание его… – Арсений запнулся и, повернувшись ко мне, негромко спросил: – Какое прозвание писать? Ну, Кириллов там, Артемьев, Афанасьев…

Только сейчас я догадался, что тут просто нет слова «фамилия». Фамилии есть, но называются «прозваниями».

– Чижик, – таким же шепотом сообщил я.

– Пиши: Чижик, – велел Фролов парню. – Жить будет в городе. В степени подготовленности пиши: «берет частные уроки». Плата будет казенная, по букве «дельта». Что там еще осталось?

– Состояние, – скучно протянул писец. По-моему, это был студент, устроившийся в каникулы подработать.

– Гм… – Арсений на миг задумался. – Пиши: «из вольных ремесленников». Все?