Последнее время

Видимо, дно возле причала было специально заглублено, чтобы скоростные суда не цеплялись, проворно приставая к берегу и отрываясь от него. Кошше, получается, очень повезло, что она упала на глубину. Иначе просто размазало бы по дну или переломало бы ноги либо хребет. Видала она людей, падавших, в основном не по собственной воле, с большой высоты.

Разбираться, почему Кошше падала с высоты в одном месте, а упала в другом, отстоящем на сотни лиг, не было ни времени, ни смысла. Вряд ли кто-нибудь из живущих мог объяснить такие загадки. О существовании-то тихой лайвы знали немногие, чего уж говорить о способности объяснять тонкости ее поведения и влияния на людей. Нечего говорить.

Кошше выбралась на сушу в стороне от причала, от которого ее дополнительно прикрывал сарай с причальными принадлежностями. Крылечко сарая, на котором в прошлый раз дремал под притушенной почти до упора маяковой лампой Эрнвиг, было обращено к каналу, и не было на сей раз на крылечке ни Эрнвига, ни лампы. Но шуметь все равно не следовало.

Кошше достигла берега быстро и вроде бы тихо, разделась, выжала и вытрясла, как могла, одежду и волосы, размяла ремни, походила и побегала по редкой траве. Не чтобы согреться – в крови до сих пор пылали жар и холод, непонятно, что лютее, которые теперь не вытравятся, похоже, никогда, – а чтобы убедиться: кровь, мышцы, руки, ноги, глаза и все остальное действительно на месте.

Она вытерла единственный клинок, оставшийся в подошве, проверила его заточку и баланс и застыла, вспомнив, как и когда потеряла второе лезвие. Забудь, велела она себе, вместе со слезой стирая с глаз и из памяти Хейдара, серые глаза на сером лице над черно- багровым, хватит.

Еще Кошше застывала, хватившись чего-то привычного до постылости и оттого жуткого возможным отсутствием: уха, зубов, левой ягодицы. Она судорожно проверяла и с облегчением щупала, терла и щипала. Только так получалось убедить себя, что это ее слишком холодное ухо и ее слишком кривой клык, а не что-то подсунутое вместо них неведомыми и недобрыми, но очень веселыми богами высоты и ветра.

Сегодня они – или их береговые братья – оказались не только веселыми, но и щедрыми. Долго бегать не пришлось: ночь была теплой, всё, кроме волос, обсохло быстро, а убранные в косы волосы не мешали. Можно было завести костер и высушить одежду, но зачем рисковать? Кошше уже изучила, насколько стремительно подлетает лайвуй. Изучать степень его боевой подготовки, даже ради того, чтобы убедиться в ее никчемности, Кошше не собиралась. Она быстро, но тщательно оделась, застегнулась в походном порядке и двинулась было в сторону трактира, но в последний момент поняла, что изведет себя упреками за трусость и леность, если не заглянет в сарай.

Это была бессмысленная трата времени. Если кто и вздумал держать в дырявом сарае на сыром берегу что-нибудь ценное, то неподъемный груз, который никак не мог утаскиваться посуху и малыми силами. Поправка: в сарае не только дырявом, но и незапертом. За незапертыми дверьми ничего нужного не бывает. Кошше нахмурилась и вошла.

Она постаралась не вскрикивать и не выть от удовольствия – и ведь смогла. Молча и гордясь собой, Кошше выволокла из сарайной темени три старых самоката и принялась изучать их состояние.

Состояние было паршивым. Кто-то, видимо, убил явно не личный, а выданный ему временно транспорт по пути к причалу, вот и не стал грузить лайвуй никчемным грузом. Но никчемным груз не был. Пришлось повозиться и перебросить на самый приличный из самокатов колесо со второго и силовой запас с третьего. Заряд был близким к нулю, но даже пол-лиги проехать, а не пройти пешком, уже хорошо.

Так и не веря своей удаче, Кошше поставила самокат на ровную площадку, встала, толкнулась ногой – и он помчал, слабо жужжа.

Хватило не на пол-лиги, а на все пять – до самого трактира, который оказался куда ближе, чем запомнилось Кошше. Заряд высадился почти весь, но движитель еще не глох.

Кошше не собиралась показываться хозяину, даже если он не пострадал в разбирательствах вокруг поколоченных стражей. Она собиралась увести лошадь или самокат у него либо посетителя. Не любила приворовывать, но что делать. Дальше ехать на своем не получится. Кошше сомневалась, что удастся без шума и скандала найти и стянуть транспорт или силовой запас, даже если он здесь есть. Но мог ведь быть – она не забыла оборванца, выкатившего самокат из ангара.

Кошше тихонько заехала в конюшню и так же тихонько, снова с большим трудом превратив восторженный вопль в беззвучную благодарственную молитву, выкатила из конюшни точно такой же самокат, только полностью заряженный. Она взглянула на небо, сказав ему несколько заслуженных слов, и, не мешкая, рванула с места, даже не оглянувшись на открывшуюся дверь трактира. Видимо, кто-то услышал шум во дворе. Пусть. Других самокатов и лошади Кошше в конюшне не заметила. Не догонят.