Последнее танго

Но Коли уже не было рядом. Я вылетела на улицу, увидела отъезжающее такси. Не могла себе простить, что отпустила Черешню, не расспросив подробно. Удалось узнать, что он остановился в гостинице «Москва». На следующий день поехала туда, но его уже не было, отбыл с концертами по стране. Американские адреса его нашла, написала, покаялась, просила откликнуться, но ответа не получила. Возможно, мои письма до адресата и не доходили.

Тебя нет. Но как все случилось? Где ты упокоен? Мои письма-запросы пошли по второму кругу, но вопросов стало меньше. Я хотела знать, за что тебя посадили и в какой земле ты обрел покой. Хотела отправить заказное письмо начальнику тюрьмы Жилава. Письмо не приняли на почте. Я поняла, что бесполезно, что надо искать личные контакты с румынами, вхожими в госучреждения. Еще несколько попыток, и стало ясно, что политическая обстановка в Румынии не способствует моему расследованию. Надо выждать. Время подскажет, как действовать.

Я продолжила выступления с оркестром Михаила Липского еще в одной программе – «Смех и грех», потом в рамках работы в Москонцерте и с другими музыкальными ансамблями. Тогда же мне предложили оформиться официально солисткой в Москонцерт, обещали жилье и много чего другого, но потребовали поменять фамилию. Поначалу отказалась, но мне гарантировали, что на афишах будет, как и прежде, стоять имя Вера Лещенко. Отчего такая сложная комбинация? Мне объяснили: «По документам другая фамилия должна быть. Нам при проверке просто не утвердят вашу кандидатуру. Кадры постоянно проверяют, а с афиш спроса нет».

Я уехала на гастроли в Томск, ко мне прилетел Андрианов и убедил узаконить наши отношения. Расписались мы там же. Свадьбы не было, но я по паспорту стала Андрианова. В Москве Андрианов получил комнату в коммуналке, там мы и поселились. Брат прислал мне рояль, купленный мной в Одессе уже после освобождения. Комната была светлой, уютной. Но я постоянно ловила себя на том, что каждый свой шаг согласовываю с тобой. Какую мебель поставить? Как? Рояль обязательно.

Андрианов злился. Однажды порвал наши с тобой фотографии. Единственные сохранившиеся. Он об этом знал и именно те фотографии испортил. Я их склеила, пересняла. Вот бы так склеить и переснять свою жизнь! Я чувствовала свою вину перед Володей. Нельзя было создавать семью, не любя. Плохо было обоим. Поддалась карьерному соблазну, да и Андрианов мне был симпатичен. После Ивделя мы были опорой друг другу. Да и устала я одна решать на пустом месте возникающие проблемы с жильем, фамилией, от одиночества устала и последнюю надежду на твое возвращение потеряла. Но то, от чего бежала, осталось, и проблем прибавилось. А тут еще масла в огонь подлила мама Андрианова. Перед кончиной своей покаялась мне:

– Вера, хочу снять камень с души своей. Я скрыла, что у Володи была семья до ареста: жена и дочь с сыном. Он не разведен с той женой.

Маму Клаву я простила, но Андрианова не смогла. Мы продолжали вместе жить, но прежнего доверия уже не было. Я из двенадцати месяцев в году десять была вне дома, на гастролях. И в Москве не сидела без дела. Тогда уже официально числилась артисткой вокальной мастерской Москонцерта, имела постоянную ставку и зарплату.

В 1958 году меня вызвали в отдел кадров. Там работала очень симпатичная женщина, она и предложила мне написать письмо Генеральному прокурору Руденко с просьбой рассмотреть вопрос о моей реабилитации. Я очень недоверчиво отнеслась к этой идее, но мне намекнули, что получили указание-подсказку из КГБ: «Надо, чтобы документы у вас были чистые. Вы – хорошая, перспективная солистка, но с некоторыми ограничениями творческого роста из-за биографии».

В очередной раз сказав себе, что бумага все стерпит, я сочинила «поклон» генеральному прокурору. Потом меня пригласили в прокуратуру на беседу, попросили переписать письмо, видимо, не так низко поклонилась. В итоге нашли компромисс и меня осчастливили бумагой о полной реабилитации. Мне уже было все равно, только маленькая надежда появилась, что выпустят в Румынию. Когда получала документ, подтверждающий мою невиновность, спросила, могу ли я теперь выехать за границу. Ответ был: «Да, но решение будет принимать Москонцерт». Значит, нет. Схема была очень сложная: Москонцерт рекомендует, а решение принимает райком партии, где проходят собеседования.

Вот на гастроли в Магадан меня без всякой комиссии и специальных разрешений отпустили, чему я была несказанно рада. Шел май 1959 года. Наша бригада от Москонцерта выступала в магаданском театре, художественным руководителем которого был Вадим Козин. Первый концерт прошел успешно, при аншлаге. Мне сказали, что Козин в зале. Я очень хотела с ним познакомиться, но первой подойти, конечно, не решилась бы. Знала, что он досрочно освободился, что не захотел возвращаться в Москву и у себя столичных коллег не жаловал. И вдруг наутро через администратора я получила приглашение посетить Козина у него дома – он жил рядом с театром. Я приняла приглашение и встретилась с певцом, творчеству которого давно симпатизировала.