Последнее прощение

Внезапно она подумала о Тоби Лэзендере и вдруг ясно увидела его лицо, чего не могла сделать уже несколько недель. Она улыбнулась темноте, потому что теперь вся сосредоточилась на побеге, и он, думала Кэмпион, будет тем человеком, к которому она убежит. Может быть, он ее вспомнит, а даже если и нет, все равно поможет ей, потому что был с ней добр, щедр, дружелюбен, пусть всего один только день. Потом она осознала всю обреченность своей затеи. Как добраться до Лондона без денег?

Она вздохнула, закрыла окно и вдруг застыла. Сокрыты. Она вспомнила. Вспомнила похороны матери четыре года назад, плач на женских скамьях, длинную-предлинную проповедь Верного До Гроба Херви, в которой он уподоблял Марту Слайз библейской Марте, и вспомнила слово «сокрыты». Отец на похоронах вдруг стал молиться и в своей молитве употребил именно это слово. Нельзя сказать, чтобы он как-то по-особенному его употребил, скорее, как ей помнилось, с каким-то подтекстом произнес.

Как раз перед тем Мэттью Слайз сделал паузу. Эхо замерло между каменных колонн, прихожане смутились, решив, что отец чересчур разволновался. Молчание затягивалось. Он говорил что-то вроде: «Ее жизнь на земле окончена… ее дела…» — и тут смутил присутствующих долгой паузой. Она помнила замешательство публики, рыдания Гудвайф, помнила, как сама она подняла голову, чтобы украдкой взглянуть на отца. Лицо его было воздето вверх, кулак поднят. И, пока длилась томительная пауза, Кэмпион поняла, что он не разволновался. Он просто потерял нить молитвы. И ничего больше. Она видела, как он, словно спохватившись, тряхнул массивной головой и закончил фразу словом сокрыты.

Вот и все. Но тогда ей это показалось странным, будто подразумевались какие-то остатки жизни ее матери, сокрытые в буфете. Больше она почти ничего не помнила о похоронах, кроме скорбных песнопений над свежей могилой, когда ветер сдувал снег с высокой гряды. Сокрыты.

Негусто, но хоть что-то. Письма приходили от родителей Марты Слайз, а Кони, кем бы он ни был, появился в их жизни как раз тогда, когда Мэттью Слайз разбогател. И ей подумалось: а что, если печать и ее тайна спрятаны не здесь, а в комнате матери? Все еще сокрыты? Ждут?

Она быстро оделась, задула свечи и повернула ключ в замке. Поддаваясь, он заскрежетал, и она замерла, но из коридора не доносилось ни звука. Надо поискать наверху в спальне родителей, которая пустовала в ожидании новых хозяев: все были уверены, что они со Скэммеллом поженятся еще до дня ее рождения в октябре.

Все слуги, кроме Гудвайф, спали в дальнем крыле дома, где находилась и ее собственная спальня. Скэммелл обосновался в комнате над главным входом, и когда она задержалась на верхней ступеньке ведущей туда лестницы, ей стало слышно, как он храпит. Гудвайф была ближе всех, ее спальня выходила прямо в гардеробную матери, и Кэмпион понимала, что двигаться ей придется как можно осторожнее. При малейшем шорохе Гудвайф проснется и выкатится, пылая гневом, навстречу непрошеному гостю. В одних чулках Кэмпион прокралась по короткому коридору в просторную комнату, где ее родители делили безрадостное ложе.

В комнате пахло воском. Кровать была покрыта тяжелым льняным покрывалом, морщившимся возле столбиков для мрачного балдахина. Справа была гардеробная отца, слева матери. Она заколебалась.

В комнате было темно. Она пожалела, что не догадалась прихватить свечу, но занавески были открыты, и глаза постепенно привыкли к мраку. Она слышала собственное дыхание. Любой шорох казался многократно усиленным: шуршание платья и нижних юбок, шарканье чулок по дощатому полу.

Она глянула направо, услышав даже шелест собственных волос, задевших плечо, и увидела хаос в гардеробной отца. Кто-то побывал здесь до нее, вытряхнул все из комода, сбросил одежду с полок. Она подозревала, что с комнатой матери обошлись так же. Дверь была приотворена.

Она прокралась к ней, осторожно перенося свой вес с одной ноги на другую, замирая при каждом скрипе половицы. И вот ее рука уже касается двери и толкает ее.

В лунном свете предстала маленькая комната. Дверь в дальнем конце, которая вела прямо в покои Гудвайф, была закрыта. Если кто-то и обшаривал эту комнату, то привел ее после себя в порядок, а более вероятно, что позднее здесь побывала Гудвайф. Теперь тут хранились тяжелые льняные простыни, белевшие на полках. В комнате пахло рутой — Гудвайф считала, что этот запах отпугивает моль.

Сокрыты, У стены стоял большой, с открытой крышкой, комод ее матери.

Кэмпион нервничала. Прислушивалась. Ей слышно было, как поскрипывает старый деревянный дом, слышно было собственное дыхание, далекое приглушенное сопение Скэммелла.

Она знала, что у цели. Она помнила, как играла в огороде в прятки со старой поварихой Эгнес, и чувствовала, что сейчас «тепло». Через многие годы до нее будто донесся голос Эгнес: «Не обожгись, малышка, уже совсем близко! Ищи, ищи! Продолжай!»

Она замерла. Инстинкты, обострившиеся после долгого копания в бумагах отца, влекли ее в эту комнату. Она представляла себе, как он что-то прячет. Что бы он сделал?